слуга дожидается госпожу под дверью ее покоев, однако ни в поведении Оуэна, когда он выпрямился в полный рост и потянулся, расправляя затекшие конечности, ни в выражении его лица не было даже намека на подобострастие. Я была потрясена. И ко всему прочему отметила, что на нем была та же одежда, что и вчера, когда я оглашала свой королевский указ.

– И как долго вы здесь сидите? – несколько непоследовательно поинтересовалась я, подозревая, что Оуэн провел у моей комнаты всю ночь. В то время как его вообще не должно было быть в замке.

– Довольно долго. – Его большие пальцы держались за широкий кожаный ремень. Эта поза была исполнена могучей воли, и я боялась, что она гораздо крепче, чем моя собственная.

– Вы не должны осложнять ситуацию еще больше, – сказала я, гордо подняв подбородок.

– Но я собираюсь сделать такой исход вообще невозможным! – Вчера он держался холодно, сегодня же в нем чувствовался жар бессонной ночи. И я вся подобралась, приготовившись к атаке. – Я никуда не поеду. Не сбегу в Уэльс, словно дворняжка с поджатым хвостом, получившая пинка. Равно как и не позволю вам делать из меня жертву – и из себя самой тоже, кстати говоря. Мы с вами рождены не для того, чтобы жить в разлуке. Я люблю вас. Я люблю вас так, как только в состоянии любить человек или ангел, да поможет мне Бог.

– Оуэн… – Под столь стремительным напором мои защитные бастионы рушились на глазах.

– Вы – моя душа, Екатерина. И я отказываюсь думать, что ваши чувства погибли. Разве что вы действительно испытываете отвращение ко мне. Так ли это? Потому что это единственная причина, по которой вы можете прогнать меня от своих дверей. Неужели это правда?

– Нет.

Оуэн продолжал:

– Неужели мы принесем в жертву все, что нас объединяет, из-за того, что может случиться – а может и не случиться?

– Мне невыносима мысль о том, что вы погибнете из-за меня. Я с радостью стерплю боль расставания, лишь бы…

– Но я не стерплю этого! Лучше провести один день с вами, душа моя, чем дожить до глубокой старости в другой стране.

Душа моя… Его голос мог хлестать меня, точно кнутом, но это нежное обращение окончательно подорвало мою решимость, и я закрыла лицо руками, ведь все мои столь тщательно выстроенные аргументы разлетелись вдребезги и теперь их осколки валялись у моих ног. А Оуэн был здесь, прямо передо мной, и держал меня за запястья.

– Не плачьте, любовь моя.

– Я не плачу. Я поклялась, что не пролью больше ни слезинки. – Я подняла на него сухие глаза, злясь на себя за то, что Оуэну удалось так легко со мной справиться. – Ну почему вы не хотите жить порознь со мной?

– Потому что в этом нет никакого смысла. Разве мы с вами не половинки одного целого? Возможно, вы и готовы провести всю жизнь в горьких раскаяниях, но я-то к этому не готов. – Оуэн с чувством поцеловал меня в лоб. – Послушайте, Екатерина. Я не хочу провести ни дня вдали от вас и своих сыновей.

Я принялась колотить его кулаками в грудь. Но это не дало никакого результата. Все закончилось тем, что Оуэн успокоил меня, осторожно сжав мои пальцы в своих ладонях, и я затихла. Я знала, что проиграла.

– Я вам не враг, Екатерина.

– Знаю.

– Тогда не нужно больше запираться от меня на засов.

Я почувствовала, что краснею из-за собственного поступка.

– Простите меня, Оуэн, мне очень жаль…

– Можете не извиняться. Я все понимаю. – Он привлек меня в свои объятия. Моя злость прошла, и вернулась нежность, успокаивающая и целительная. – То, с чем вы столкнулись, оказалось слишком грозным, вам не одолеть этого одной. Я должен был это предвидеть. – Прикосновение его губ к моим щекам было удивительно теплым. – Вдвоем мы справимся. Мы умножим нашу силу духа.

Оуэн отнес меня на кровать, распустил мои тщательно уложенные волосы, снял драгоценную цепочку и пояс-корсет и уронил упелянд с вышитыми рукавами прямо на пол. Учитывая мое состояние, он позволил мне оставить на себе нижнюю сорочку и крепко прижал меня к себе. Это был не страстный порыв, а возобновление близости, которое в большей степени касалось души и сознания, чем тела. Я залечивала нанесенную мной рану и не жалела об этом. Ласковые, произнесенные шепотом слова, нежные поцелуи, страстные обещания – все это заставило меня осознать несостоятельность своего решения. Я была не способна жить без Оуэна… Так мы и заснули, обнимая друг дружку.

Я проснулась, когда день уже клонился к вечеру, и лежала, любуясь безмятежным спокойствием на лице возлюбленного. Мягко очерченный рот, расслабленные щеки и лоб, растрепанные черные кудри… Тем не менее я подумала, что даже во сне он не успокоился полностью: между его бровей пролегла глубокая напряженная складка.

Мы решили лишь, что не можем разлучиться. С горячностью открытого неповиновения Оуэн заявил, что нам не следует этого делать. Я весьма охотно подчинилась его воле, ведь на самом деле мне было страшно даже подумать о разлуке с ним. Я улыбалась. Маленькое облачко на миг заслонило солнце, и я вздрогнула, когда по моему лицу пробежала тень. Но, посмотрев в окно, никакого облака я не заметила. Наверное, это пролетела стая голубей из голубятни, расположенной у крепостной стены. Покачав головой, я потянулась к Оуэну и поцеловала его в лоб.

И пока я его целовала, меня внезапно накрыла волна неистовой ярости, смывшая все сомнения, подтолкнувшие меня к разрыву нашего союза. Я жестоко ошибалась. Мы преодолеем препятствия вместе. Меня словно осенило, и, движимая новой убежденностью, я мысленно дала себе клятву. Я буду сражаться. Буду сражаться изо всех сил, без передышки, до тех пор пока Оуэн и мои дети не избавятся от позорного клейма (причина которого – их валлийская кровь) и пока не защищу их от длинных рук Глостера. Я восстановлю гордое имя Оуэна и его ранг в глазах закона и этим подорву власть герцога, позволяющую ему безнаказанно третировать моего мужа.

И не буду знать отдыха, пока не добьюсь этого. У меня появилась дельная мысль о том, как именно решительная женщина и умный мужчина смогут это осуществить, – если только эта женщина сумеет быть достаточно убедительной. С чего вдруг я решила, будто единственный выход – это признать свое поражение и отослать возлюбленного в дальние края? Я больше никогда так не поступлю.

Из внутреннего двора до моего слуха донеслись чьи-то громкие крики, и Оуэн открыл глаза. А потом печально мне улыбнулся.

– Думаю, никто из нас не спал