Но я не сдавалась:

– Она значит для меня все. Потому-то вы и должны уехать – ради себя. И ради меня. Я даже мысленно не допускаю возможности, что мы с вами не будем дышать одним и тем же воздухом, чувствовать кожей тепло солнечных лучей. Неужели вы не понимаете? Неужели не согласны, что все должно быть именно так?

– Я слышу ваши слова. Боже правый, женщина! И вы приняли это решение самостоятельно, не спросив у меня? – В зловещем спокойствии его голоса я различила гневное рычание.

– Да, – поспешно ответила я, не позволяя себе заколебаться.

– А если я не соглашусь?

– Вы должны. Телесно мы окажемся порознь, зато будем вместе духовно; при этом я буду знать, что с вами все хорошо, вы находитесь в безопасности и проживете столько, сколько отмерил вам Господь.

Мое сердце разбивалось на осколки, но я хорошо отрепетировала свою речь. За то время, что мы не виделись с Оуэном, – с минуты пробуждения и до завтрака, – я успевала по нему соскучиться. Что же будет со мной, если мы расстанемся навсегда? Понимая, что теряю над собой контроль, а Оуэн вот-вот взорвется вспышкой ярости, будто гепард, у которого хотят отнять добычу, я торопливо отвернулась.

– Я приняла решение. Уезжайте в Уэльс – там вы обретете покой и защиту.

После этих слов я направилась к лестнице, поднялась по ней и, войдя в свою комнату, намеренно тихо закрыла за собой дверь, сдержав желание хлопнуть ею так, чтобы грохот разнесся по всему замку.

Оуэн не пошел за мной. Он не видел слез, которые потоком лились по моим щекам и оставляли темные следы на бархате корсажа. Не видел, как я стояла, прислонившись спиной к двери и прижав к ней ладони, как будто нуждалась в опоре. Не видел, как я вытерла слезы, твердо решив больше никогда не плакать, потому что слезами горю не поможешь, а затем опустилась на колени и бессильно уткнулась лицом в покрывало на своей постели.

Что я наделала? Как я могла разрубить пополам свое сердце? Хуже того: как я могла обречь Оуэна на муки, которые испытывала сама, когда каждый вдох без него причинял мне страдания? Это было немыслимо; я об этом совершенно не подумала.

Но потом, как и следовало ожидать, доводы холодного разума вернулись. А с ними вернулась и моя убежденность в собственной правоте. Я буду жить одна. Я отошлю Оуэна, если это сможет спасти ему жизнь. Я проведу остаток жизни в одиночестве, если это защитит его – мою любовь, мою жизнь – от гнева Глостера. Я сделаю это, отрекусь от Оуэна из чувства преданной любви к нему.

Это было верное решение.

Но почему же тогда так тяжело у меня на душе?

В ту ночь я спала одна. Я закрыла дверь в его комнату на засов, чего прежде никогда не делала. А потом ждала, когда улягутся домочадцы, и вдруг различила приближающиеся шаги. Клянусь, я узнала бы их даже сквозь завывание зимней вьюги. Затаив дыхание и услышав, как он остановился, я прислонилась к двери, как будто хотела почувствовать его присутствие через дубовые доски. Оуэн не постучал, не попробовал открыть дверь. Я вслушивалась, но не слышала его слов. Не слышала даже его дыхания. Сколько мы с ним так простояли? Мой смятенный ум совсем потерял счет времени. А затем шаги удалились.

Завтра мы с Оуэном расстанемся навсегда.

Изнеможение опустило на меня тяжелую руку, но я все равно не спала. Это было ночное бдение по нашему безвременно почившему браку.

– А где милорд? – спросила я Гилье на следующее утро.

Встала я поздно. Очень поздно. Я не слышала, как уезжал Оуэн в сопровождении эскорта; со стороны внутреннего двора и конюшен доносились привычные звуки повседневной замковой жизни. Должно быть, муж согласился с моими доводами и покинул замок еще на рассвете, не простившись со мной. Для меня было бы невыносимо видеть, как он уезжает, смотреть ему вслед. Да и взваливать на него бремя своих прощальных изменчивых эмоций мне тоже не хотелось.

– Не знаю, миледи.

Стараясь не смотреть на мое заплаканное лицо, Гилье закалывала мне волосы под простую вуаль. Для того чтобы надеть обычный головной убор с сеткой для волос, у меня слишком болело в висках.

– Он покинул замок?

Она глубоко вдохнула:

– Думаю… Может, и да.

– Так ты его не видела?

Гилье неторопливо закрепила еще одну заколку.

– Нет, миледи.

Для меня это было ударом. Хоть я и ждала его отъезда, это не подготовило меня к случившемуся. Оуэн уехал. Оставил меня. Умом я понимала, что так оно, скорее всего, и есть, ведь обычно он заходил ко мне утром, если только не находился в отъезде. Но не сегодня. Мне казалось, будто он увез с собой мое сердце, оставив в моей груди пустоту боли и одиночества. Но я должна смириться с этим, ради того чтобы Оуэн жил дальше.

Теперь мне предстояло решить невозможную задачу – организовать свою жизнь без него. Я посмотрела на себя в зеркало. Поправила пояс-корсет и рукава, проверила, как висит цепочка, которую Гилье застегнула у меня на шее. Незначительные детали моего существования, рутинные действия, которые я выполняла каждый день.

Наконец я открыла дверь и шагнула за порог своей комнаты.

– Не поздновато ли вы встаете с постели? Сыновья уже спрашивали о вас.

Простой вопрос, заданный мягким тоном, ворвался в мой мозг оглушительным грохотом военных барабанов. Мне не удалось быстро собраться с мыслями. Я уставилась на него, как будто не могла поверить своим глазам.

– Гилье сказала, что вы уехали…

Дурацкая реплика, ведь было совершенно ясно, что он никуда не уехал. Все, чего я хотела в этой жизни, стояло сейчас передо мной. На расстоянии вытянутой руки, на расстоянии поцелуя. Нет, Оуэн не должен здесь находиться.

– Это я ей приказал, – объяснил он.

– Зачем?

– Чтобы застать вас врасплох. Чтобы воззвать к вашему благоразумию и переубедить вас, прежде чем вы успеете выстроить защитные редуты.

– Я же просила вас уехать, Оуэн. – К своему ужасу, я услышала, что мой голос дрожит.

– А я решил по-другому.

По его лицу было заметно, что спал он сегодня не дольше, чем я. Прежде Оуэн сидел возле моей комнаты на полу, прислонившись спиной к стене и положив руки на согнутые колени, но теперь поднялся на ноги. Со стороны могло бы показаться, что это