– Я бы все равно не позволил вам сбежать от меня, как однажды уже случилось, когда я вас напугал. Но нам не следует забывать об опасности.

Наверное, в сладком поцелуе Оуэна можно было бы ощутить понимание, но я почувствовала лишь предупреждение, такое же настойчивое, как и прикосновение его губ.

– Мы всегда должны быть начеку и соблюдать меры предосторожности. Мы не можем позволить себе пренебрегать безопасностью. Не дадим Глостеру разрушить наше счастье. Не позволим ему сделать это, договорились?

– Договорились, – тихо ответила я, снова искусно притворяясь. – Мы об этом позаботимся.

Я нежно, успокаивающе расчесывала пальцами спутанные волосы Оуэна, но мое сердце металось в груди от панического страха.

Глава семнадцатая

Каким взвешенным был мой ответ Оуэну! Как искусно я скрыла ужас, который неотступно преследовал меня, не давая спать по ночам! И как потом плакала в уединении своей комнаты. И негодовала, возмущенная столь чудовищным поворотом судьбы. Да и какая женщина не плакала бы и не сыпала бы проклятьями, если бы мужчина, которого она любит, вынужден был жить под постоянной угрозой приговора к смертной казни?

Я заклеймен…

К тому же эта женщина сама помогла вложить топор в руки врага. Именно врага. Я не могла воспринимать Глостера иначе. Оуэн уже дважды становился объектом его мести. И дважды эти попытки провалились. Но может случиться так, что однажды… однажды кинжал подосланного Глостером наемного убийцы все-таки достигнет цели.

Чувство вины ходило за мной по пятам, когтями впивалось в мой мозг, не давало мне покоя. Если бы я не забеременела от Оуэна… Если бы не предложила ему жениться на мне… Если бы не влюбилась в него так отчаянно… Как безрассудно, как легкомысленно я себя вела; подхваченная чудесным потоком, я не думала о том, куда это нас заведет, и о страшной угрозе жизни Оуэна, которая стала теперь вполне реальной.

Я осознала, что только теперь четко и непредвзято увидела, как на самом деле выглядело то, что в Париже во время коронации Юного Генриха Оуэн стоял рядом со мной. Ничто не могло бы красноречивее сказать Глостеру о том, что вдовствующая королева уложила к себе в постель неподходящего человека. Для герцога это было словно брошенная в лицо перчатка. Тогда я этого не понимала.

Мы ничего не можем поделать, сказал Оуэн.

Неужели и вправду ничего? Но я не могла просто сидеть сложа руки, позволяя Глостеру мстить. Мои страхи за Оуэна тяжелым камнем легли мне на сердце, но что я, слабая женщина, могла поделать против мощи влиятельного герцога?

Не дадим Глостеру разрушить наше счастье.

Но как можно этому помешать? Возможно ли это в принципе, ведь герцог уже сделал выбор, решив послать вооруженных людей и приказав им пролить кровь Оуэна?

И решение пришло ко мне, хотя поначалу я вся сжалась от этой мысли. Спасение было у меня в руках, если у меня хватит смелости им воспользоваться… Однако моя любовь к Оуэну была очень сильна. Она несла в себе громадную мощь, которая позволит мне шагнуть через пропасть, ринуться в атаку на хорошо укрепленную крепость, бросить вызов даже таким могущественным людям, как Глостер и члены Королевского совета. Я смогу отвести беду. И все, что для этого нужно, – принять одно простое решение.

У меня перехватило дыхание, и сердце гулко заколотилось в груди. Нет, это решение было не простым. Совсем не простым.

Остаток этого бесконечного дня я обдумывала то, что только что поняла. Перед тем как я вышла за Генриха, мое беспризорное детство ничем не могло помочь мне понять, что такое любовь: я не знала, как дарить и принимать ее. Теперь же я прошла этот путь. Я познала счастье любви, и у меня на руках были схемы и карты этого маршрута. Когда я закрывала глаза, передо мной появлялся образ Оуэна, в мыслях возникала идеальная картина жизни двух людей, обожавших друг друга, созданных друг для друга. Это была любовь до гробовой доски. Она давала мне силы трезво оценить то, что я должна была сделать. Но даже когда я уже это осознала, у меня ушли еще сутки (исполненные напряженных, пугающих размышлений) на то, чтобы сделать последний шаг к краю бездны и приготовиться к решающему прыжку.

Я застала Оуэна в холле: он только что вернулся из конюшен и теперь отдавал пажу свои перчатки, шляпу и какой-то сверток. Волосы у моего мужа спутались, лицо раскраснелось от солнца и ветра. Сегодня нападений не было.

– Екатерина…

Его теплая улыбка и взгляд красноречиво говорили мне о том, что он рад меня видеть. Несколько часов, проведенных порознь, казались нам вечностью. Мы никогда надолго не расставались.

Я замедлила шаг, ожидая, когда Оуэн ко мне приблизится. Никаких проявлений слабости. Никаких вступлений. Никаких предупреждений. Инициатива в этом браке, со всеми его восторгами и непредвиденными угрозами, исходила исключительно от меня. И теперь я положу конец несчастьям.

– Я отпускаю вас, – решительно сказала я. – Отправляйтесь домой. Поезжайте обратно в Уэльс.

Оуэн остановился как вкопанный, словно получил тяжелый удар боевой булавой.

– Екатерина?

Мое заявление повергло его в шок. На лице моего мужа застыло непонимание; он шагнул было ко мне, но я торопливо отступила.

– Насчет денег я распорядилась. Насчет коня – тоже. Возьмите с собой эскорт. – Я боялась прикоснуться к Оуэну. И боялась позволить ему прикоснуться ко мне, ведь тогда моя решимость, скорее всего, растает и я просто упаду к его ногам. – Если из-за меня вас убьют, я просто не смогу жить, зная, что вас больше нет на этом свете. Я не хочу видеть вас здесь. – Слова срывались с моих губ непроизвольно, не встречая возражений. – Я не могу смотреть, как вас пытаются убить. И не хочу чувствовать вину, если с вами что-нибудь случится. Поэтому я освобождаю вас от обязательств по отношению ко мне.

– Что вы говорите?

Я гордо расправила плечи, словно выступала перед Королевским советом.

– Я хочу расторгнуть наш брак, Оуэн. Хочу, чтобы вы покинули Хартфорд и нашли убежище в Уэльсе. Я не позволю вам здесь оставаться, подвергая свою жизнь постоянной опасности. – Несмотря на страдания, разрывавшие мне сердце, я еще никогда не говорила так твердо и решительно. Как самая что ни на есть вдовствующая королева Англии. – Я приказываю вам уехать.

Оуэн как будто окаменел. Его руки безвольно повисли, лицо покрылось восковой бледностью, темные, как обсидиан, глаза потускнели. Когда он заговорил, его голос звучал так же бесстрастно, как и мой.

– Так вы меня