Шрифт:
Закладка:
Несмотря на ее насмешливый тон, я заметила, что она действует мягко и осторожно. Нам всем сейчас было нелегко, но когда Оуэн в ответ злобно оскалился, Алиса лишь похлопала его по здоровому плечу и сунула ему в руку кубок с элем.
– Ничего, заживет, – сказала она. – Вот если бы вы только денек-другой не напрягали пострадавшее плечо… Но что-то подсказывает мне, что уже завтра вы снова будете в седле.
Когда Алиса отошла, я стала передвигаться по скамье, на которой сидела, пока не оказалась прямо напротив мужа.
– Оуэн.
Он поднял голову, и я выдержала его взгляд. Его глаза были затуманены от боли и снадобья, которое Алиса добавила в эль, чтобы облегчить его страдания.
– Почему?..
– Я знаю, о чем вы хотите меня спросить, – перебил меня Оуэн и поморщился, прикоснувшись к своему плечу. – И ответ мой будет таков: как я уже сказал вам, когда меня чуть не зарубил тот мерзавец, я не ношу меч потому, что это запрещено мне законом.
– Но ведь меч у вас есть. Я точно это знаю. Вы надевали его в тот день, когда мы с вами шли к алтарю.
– И это было очень глупо для человека, у которого слишком много гордости, чтобы она была ему во благо.
Все это казалось мне лишенным смысла.
– А почему закон запрещает вам носить оружие?
– Это наказание за то, что я валлиец, и расплата за мятеж Оуайна Глиндура. Мятеж, поставивший под угрозу владычество Англии, шел вразрез с желанием английского короля править Уэльсом. – Мой муж поднес кубок с элем к губам и снова поморщился от боли. – В целом это было весьма успешное восстание, но в конце концов его жестоко подавили – утопили в крови. С тех пор все мы, валлийцы, сломлены, и закон лишил нас гражданских прав.
Раньше я об этом как-то не задумывалась. Зато задумалась теперь.
– Расскажите мне, что значит быть валлийцем под владычеством Англии, – попросила я. – Когда я спрашивала у вас об этом в прошлый раз, вы мне не ответили. А сейчас я хочу это знать. В чем именно заключаются ограничения?
Оуэн откинулся на спинку скамьи и поставил кубок рядом с собой; в глазах моего мужа читалась усталость, в голосе слышалось смирение.
– Вам известно, что у меня нет имущества. А вы никогда не задумывались почему?
– Я предполагала, что у вашей семьи не было ничего, что можно было бы передать вам в наследство.
Улыбка Оуэна была мрачной.
– У моей семьи имелось много всего, что можно было бы унаследовать. Но после того как Глиндур был разгромлен, имущество всех, кто сражался на его стороне, конфисковали. Среди них был и мой отец.
Он провел ладонями по лицу, словно отгоняя тяжелые воспоминания. Неподалеку шуршала чем-то Алиса, слышались отдаленные голоса слуг; разогретая кухонная печь источала тепло, в воздухе плавал аппетитный запах жарящегося мяса; в этой умиротворяющей обстановке Оуэн ровным, монотонным голосом перечислил ограничения, которые помнил наизусть; он говорил равнодушно, как будто они ничего для него не значили, но я знала, что это незаживающая рана в его душе.
– Закон гласит, что я не имею права носить оружие и владеть им. Мне запрещено иметь землю в Англии. Запрещено посещать некоторые города. Мне не разрешается объединяться с другими валлийцами – а вдруг мы устроим еще один вероломный заговор против английских властей? Многие валлийцы и вправду бы объединились, храни их Господь. Закон принуждает нас быть бедными и беспомощными. Именно потому я все эти годы работал на вас. Именно потому у меня и не было ничего, что я мог бы вам дать или потерять.
Оуэн ни разу ни словом об этом не обмолвился. Он хранил свое бесчестье в секрете, пряча глубоко в потаенных уголках своего сердца. Это растрогало меня едва ли не до слез, но я не заплакала. Сейчас не время для проявления слабости и сентиментальности. Я слушала мужа молча, а когда он закончил, мы еще некоторое время просто сидели рядом. Размышляя над тем, что только что узнала, я взяла Оуэна за руку.
– Никто никогда мне такого не говорил.
– А кто бы мог вам об этом поведать? Ведь это касается исключительно валлийцев.
– Это несправедливо.
– Многие могли бы сказать, что мы сами навлекли на себя бесчестье, пролив английскую кровь. О мятежниках обычно думают не слишком хорошо. – Он невесело усмехнулся. – И опережая ваш следующий вопрос, скажу: с этим ничего нельзя поделать. Мы бесправны перед английским законом.
– Я все равно спрошу, – сказала я и после паузы добавила: – Запрет на ношение меча ведь много значит для вас, верно? – Оуэн отвернулся в сторону. – Но когда мы с вами венчались, вы его надели. Вы стояли перед алтарем под своим валлийским именем и с мечом на поясе.
– Это правда.
– Более того, – продолжала я, вспоминая его действия во время кровавой схватки, – вы орудовали мечом так, будто воинское искусство – ваша вторая натура. Кто научил вас этому?
– Мой отец в Уэльсе, – ответил Оуэн. – Когда я был еще мальчишкой.
– Значит, тогда у вас был свой меч.
По его лицу скользнула сердитая тень, но он быстро взял себя в руки.
– Все мужчины в нашей семье были воинами. И для меня было бы позором не уметь обращаться с оружием.
– Но если ваш отец научил вас владеть мечом и вы хорошо знаете, что с ним делать, почему бы вам тогда его не носить?..
Оуэн взглянул на меня с таким выражением, что я тут же умолкла.
– Я не возьму меч Лиуэлина в руки, пока не смогу носить его с честью. И больше я об этом говорить не хочу, Екатерина.
Я раздраженно махнула руками и сдалась. Оуэн мог не признаваться в этом, однако по мрачному блеску его глаз, по тому, как сердито раздулись его ноздри и напряженно заострились скулы на этом гордом лице, я легко прочитала то, что он недоговорил. Выходит, его семья когда-то владела землями. И разве не меч является символом благородного человека? По крайней мере, так было во Франции, и я не видела, почему в Англии должно быть иначе. Английский или валлийский джентльмен чувствует такую же необходимость носить меч на поясе, как и его французский собрат. Но из какой же семьи все-таки происходит мой муж? Были ли это люди знатные, занимающие высокое положение в обществе? Я вспомнила, что, когда я спрашивала об этом у Оуэна, он вдруг становился поразительно молчаливым для столь красноречивого человека. Выходит, было еще очень много такого, чего я до сих пор о