ФитцХью, терпеливо воспринимавший мои сомнения. – Одно из моих поместий – Мач Хедхем Пэлас, расположенное неподалеку от вашего замка в графстве Хартфордшир, – полностью в вашем распоряжении. Можете приехать туда, когда вам будет угодно. – Он просиял. – Ваш ребенок родится в лоне церкви Святой Богородицы, в окружении, освященном духовной благодатью. Может получиться так, что вам – и вашему ребенку – понадобятся друзья. Для меня было бы честью считать себя одним из них. – Глаза епископа возбужденно блестели.

– И для меня тоже, – добавил епископ Морган. – Нам обоим была близка политическая линия вашего мужа – короля Генриха, я имею в виду. И мы считаем своим долгом поддержать вас в это непростое время.

Оуэн удивленно поднял брови:

– Но Глостер будет вне себя от ярости.

– Да, и что с того? – улыбнулся ФитцХью. – Так вы принимаете мое предложение?

– Да, милорд, – торопливо ответил Оуэн, пока я не открыла рот. – Принимаем. С искренней благодарностью.

– Вот и прекрасно. Вы здравомыслящий человек.

Трое мужчин пожали друг другу руки в знак согласия, не обращая на меня никакого внимания, после чего епископ Морган сделал еще одно, последнее, но очень важное замечание.

– А вам известно, миледи, что в законе есть и другие положения, оговаривающие случай, если вы повторно выйдете замуж, с позволения Совета или без него?

Нет, этого я не знала. Вероятно, по моему лицу было заметно, что сообщение его преосвященства повергло меня в шок, сменившийся вспышкой гнева.

– Все дети, родившиеся в вашем браке, – епископ Морган слегка склонил голову, выразительно глядя на нас с Оуэном, – будут признаны сводными братьями короля.

– И Глостер об этом знал!

– Разумеется.

Мое презрение к герцогу стало еще сильнее, а тут появился и он сам, словно взрыв моей ненависти вызвал его сюда; спустившись по лестнице, Глостер пересекал внутренний двор, следуя за группой епископов, являвшихся членами Совета. Властным, не допускающим возражений жестом он махнул рукой Оуэну. Напряженно прищурившись, я смотрела, как мой муж, который был уже в седле, направил коня в сторону герцога королевской крови, а потом, склонив голову, стал внимать его резким высказываниям.

Я не слышала, о чем они говорили, но это было отнюдь не дружеское прощание. Рука Глостера лежала на эфесе меча. Оуэн покачал головой и поднял ладонь, как будто отказывался от чего-то, затем натянул поводья и развернул коня; Глостер остался стоять, хмуро глядя ему вслед.

В молчании Оуэна чувствовалась холодная ярость, и я не стала приставать к нему с расспросами. Но потом все-таки не выдержала и при первом же удобном случае по дороге к Мач Хедхему спросила:

– Что сказал вам Глостер?

– Ничего такого, что могло бы вас обеспокоить, fy nghariad.

Я не поверила ему. Глаза моего мужа по-прежнему пылали, губы были упрямо сжаты, но я вынуждена была признать поражение. Его замкнутость порой меня просто бесила.

Наш сын родился в Мач Хедхеме без какой-либо шумихи, в присутствии Гилье и Алисы. На этот раз не было ни длительного уединения, ни принудительной изоляции, до тех пор пока я не пройду ритуал церковного очищения. Теперь я была женой Оуэна Тюдора, а не королевой Англии, и поэтому в то утро, когда наш сын – у него была копна черных волос и мощные, точно кузнечные меха, легкие – пронзительным криком возвестил о своем появлении на свет, мы с Оуэном спокойно прихлебывали эль в своей комнате и праздно обсуждали, переехать ли нам в конце концов в свой замок в Хартфорде или же все-таки остановить свой выбор на Лидсе, где так красиво, хоть и очень сыро.

В первый же час жизни нашего первенца Оуэн взял его на руки.

– Как мы его назовем? – спросила я, ожидая услышать какое-нибудь валлийское имя.

– Это будет английское имя, – ответил мой муж, очарованный видом крошечных ручонок, размахивавших в воздухе и сжимавших кулачки. – Он что, все время будет так вопить?

– Да. А почему английское? – продолжала я.

– Как правильно сказал хитрец епископ, нам ни к чему сомнения в законности его рождения и принадлежности к английской нации.

Алиса забрала у Оуэна новорожденного, и муж перевел взгляд на меня.

– Поэтому мы назовем его Эдмундом.

– Что, правда?

Я растерянно заморгала. Зачем давать ребенку имя, которое постоянно будет напоминать о моей неосмотрительности?

Но лицо Оуэна оставалось изумительно благодушным.

– Вы не возражаете? Мне кажется, это на редкость подходящее имя для сводного брата короля. Никто не сможет упрекнуть нас в несоответствии.

Против такой прозорливости мне нечего было возразить; так наш сын стал Эдмундом. Церковь оставалась нашим надежным союзником, и в течение года в Хэтфилде, еще одном поместье епископа Лондонского, родился второй наш ребенок – еще один темноволосый мальчуган. Церковь продолжала к нам благоволить, тогда как Глостер в Вестминстере бушевал в бессильной ярости.

– А этому давайте дадим валлийское имя, – потребовала я на правах только что родившей измученной матери. – Традиционное имя для вашей семьи – но такое, чтобы я могла его выговорить.

– Мы назовем его Джаспер, – сказал Оуэн.

– Это я смогу произнести. А имя точно валлийское?

– Нет, – ответил он, осторожно взяв головку младенца в свою ладонь. – Но означает оно «тот, кто приносит сокровища». Ведь он действительно подарил нам несравненное благо, правда?

Наши мальчики радовали нас, приводя в восхищение, и, в отличие от моего первого мужа, Оуэн знал и любил своих сыновей. Я обожала их за то, какие они есть, за то, что в их жилах текла здоровая, сильная кровь. Мои дети никогда не скажут, что родители их не любили.

Глава шестнадцатая

Опасность! Настоящая, с привкусом крови и ужаса на губах. Ощущение было ярким, как отблеск солнечных лучей от замерзшей поверхности пруда, и острым, как оскомина от зеленых яблок. Я не ожидала ничего подобного. Впрочем, полностью поглощенная своими заботами, я и не могла ждать такого.

Была середина морозного февраля; мы возвращались из Франции, где произошло очень важное и знаменательное событие: голову Юного Генриха увенчала корона Франции – корона моего отца. Это было кульминацией амбиций другого Генриха, победившего в битве при Азенкуре. Интересно, как теперь старое пророчество отразится на жизни моего сына?

Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но бесславно.

Никак, решила я, даже несмотря на то, что лорд Джон заболел на исполненной тягот, нескончаемой войне, а мой брат Карл в прошлом году в Реймсском соборе объявил королем Франции самого себя. Наследное право моего сына было надежно защищено и не подвергалось опасности. Я понимала, что уже никогда не вернусь во Францию и будущее Юного Генриха находится теперь в более крепких руках, чем мои.