я повела себя своенравно. Хотя можно сказать, что я была лишь прагматична. Чтобы дать согласие на этот брак, мой сын-король пока что слишком юн – и будет таковым еще, по меньшей мере, семь лет.

– Так вы не могли подождать? Не могли сдержать свое плотское влечение, пока король не достигнет совершеннолетия?

Я почувствовала, что густая краска заливает мои щеки до линии волос. Не было никаких сомнений в том, на что намекает Глостер, демонстративно и презрительно оглядывая мою фигуру. Значит, слухи все-таки распространились и в сердцах членов Совета зародились худшие подозрения. Я чувствовала, что Оуэн рядом со мной изо всех сил старается сдерживаться. Впрочем, мы ведь знали, что произойдет нечто подобное и что участие в этом представлении моего мужа может только навредить. Вся тяжесть вины лежала на мне, и теперь я молилась про себя, чтобы мой супруг держал язык за зубами.

Я встрепенулась и с горделивым достоинством представительницы славной династии Валуа решительно отмела приведенные Глостером аргументы.

– Милорды, сколько же, по-вашему, я должна была ждать? Мне тридцать лет. Если бы я и дальше дожидалась благословения юного короля, я могла бы переступить женский возрастной порог деторождения. – Я снова позволила себе бросить на собравшихся взгляд – на этот раз мимолетный. – Неужели вы станете осуждать меня за это, милорды? Ведь многие из вас женаты и имеют наследников, к которым должны перейти ваши титулы и земли. Разве не в том и заключается обязанность женщины, чтобы рожать сыновей для своего супруга?

Я видела, что некоторые члены Совета согласно закивали головами. Господи, помоги им услышать и понять меня!..

– У вас уже есть сын. – У Глостера готов был ответ, который должен был обесценить мои слова перед уважаемым собранием. – Прекрасный сын, который является королем Англии. Вам этого недостаточно?

– Но у моего мужа, Оуэна Тюдора, нет сына, который мог бы принять и с честью носить его имя. Который мог бы продолжить его род. Могу ли я отказывать ему в возможности иметь детей? Не вижу, с какой целью я должна это делать. Насколько я понимаю, мой брак с Оуэном Тюдором никоим образом не умаляет и тем более не подрывает власти короля. Мой сын уже коронован. Детские узы, связывающие его с матерью, ослабли, теперь он находится на попечении воспитателей-мужчин. Так почему же вдовствующая королева не может выйти замуж снова?

Я опять оглядела лица судей.

– Я женщина, милорды. Слабая женщина, если хотите, имевшая несчастье влюбиться. Неужели вы в самом деле осуждаете меня за это? Я исполнила свой долг перед своим супругом, королем Генрихом. Принесла ему корону Франции и подарила наследника, который принял у него эту корону. Я играла важную роль в жизни своего сына, пока он был маленьким. А теперь хочу получить больше личной свободы, став женой простолюдина. Неужели я прошу у вас так много? Неужели вы хотите, чтобы я до конца дней оставалась одинокой вдовой?

Я продолжала говорить и, не ожидая одобрения того, что наметила сказать ранее, повторяла самые яркие из уже подействовавших доводов; если бы мне пришлось на коленях просить членов Совета дать мне то, чего я хотела больше всего на свете, я бы пошла и на это.

– Сейчас моему сыну девять. И он уже несколько лет не нуждается в постоянной материнской заботе. Люди, которым поручено заниматься его образованием, – поручено, к слову сказать, именно вами, милорды, – все очень образованные и доброжелательные, под стать возглавляющему их лорду Уорику. – Я почтительно кивнула головой в его сторону. – Так и должно быть. Все эти годы мое лоно было пустым. Неужели вы хотите, чтобы я похоронила себя заживо? Даже с Пресвятой Богородицей такого не было. Ведь после рождения младенца Христа у нее были и другие дети.

Где я отыскала в себе столько дерзкой смелости? На Оуэна я ни разу не оглянулась; он сейчас был мне не нужен: меня подхлестывало осознание силы его любви. Был напряженный момент, когда меня накрыло острое желание взять мужа за руку, но я все же не сделала этого. Я должна была пройти это одна, должна была выстоять перед судом, ведь эта атака была направлена не на Оуэна, а на меня.

– Это святотатство, – послышался чей-то грубый голос, – сравнивать себя с Пресвятой Богородицей!

Я сразу же узнала пренебрежительный тон архиепископа Кентерберийского.

– Помилуйте, милорд, что вы! Это не святотатство, – возразила я. – Пресвятая Дева действительно стала матерью в общечеловеческом понимании этого слова. Сыновья Ее приходились братьями Господу нашему Иисусу Христу, и Он сам их признал. Она бы поняла мои чувства, так почему же вы, милорды, не можете их понять?

В зале послышался ропот.

– В ваших словах что-то есть, мадам.

Возможно ли, что это осторожное замечание епископа Лондонского свидетельствует о том, что у нас в Совете появился еще один союзник? Я подумала, что его преосвященство, скорее всего, не столько поддерживает меня, сколько демонстрирует противостояние архиепископу, но мне было все равно – я готова была ухватиться за любую соломинку.

– Пресвятая Богородица – образец милосердия для всех нас, милорд, – сказала я, улыбаясь ему и остальным членам Совета самой чарующей из всех своих улыбок.

– Аминь, – нараспев отозвался епископ.

И что теперь? В заседании наступила короткая пауза. Я чувствовала, что дрожу, но тут снова – наверное, от отчаяния – решила ускорить события, удивляясь собственной безрассудной смелости.

– Так что же дальше, лорд Глостер? Я изложила дело. Мы свободны и можем идти? Чтобы в дальнейшем жить вместе в освященном Господом союзе, законность которого неоспорима?

Я тихо вздохнула, когда Глостер, ни на миг не усомнившись, тут же принял мой вызов.

– Мы еще не закончили. Мужчина, женившийся на вас без высшего позволения, должен лишиться имущества. Вы преступили закон и обязаны за это заплатить.

– У моего мужа нет имущества, – тихо сказала я.

– Тогда он заключил славную сделку, верно? – Насмешливое презрение Глостера пропитало воздух в зале – только что не сочилось по стенам. – Это же надо! Соблазнить такую богатую и влиятельную даму!

Я боялась посмотреть на Оуэна. Каждый мускул его тела звенел от контролируемой ярости, рвавшейся наружу.

– Никто никого не соблазнял, – возразила я. – Своими догадками, милорд, вы унижаете и меня, и Оуэна Тюдора. У меня есть голова на плечах, и я способна сама сделать выбор. Господин Тюдор не пытался меня соблазнить. Все эти годы, с тех пор как я овдовела, он служил у меня дворцовым распорядителем. Но любовь коснулась наших сердец лишь в самое последнее время. Так что он не соблазнял меня и не принуждал к браку вопреки моей воле.

Это был