Однако мы с Оуэном все же покинули зал Совета и шли без остановки, пока не оказались за пределами здания; наконец мы остановились на открытой местности, где светило солнышко, дул приятный ветерок, а неподалеку, на вязах у реки, призывно каркали грачи. Я глубоко вдохнула, чувствуя огромное облегчение. Я сделала это. Сделала все, что только могла. При этом я понятия не имела, чем все закончится, однако в данный момент мы с Оуэном были свободны.

– Думаю, это был самый тяжелый час в моей жизни.

И тут мой муж взорвался:

– Господи! Как я мог молчать? Как мог ни словом не ответить на высокомерные обвинения, которые Глостер на вас обрушил? Был нарушен закон? Да, был, – но мы с вами все равно женаты. Неужели они никак не могут с этим смириться? И какое это имеет отношение к положению дел в королевстве? Члены Совета даже не поинтересовались доказательствами нашего брака! Только и делали, что, развесив уши, слушали заунывную волынку Глостера о нарушении проклятого закона. У них что, своего ума нет? Сочувствие им незнакомо? Я презираю их! Презираю всех этих чертовых англичан за предвзятую самоуверенность, за…

– Вот именно потому-то мы с вами и пришли к соглашению, что наше дело перед Советом буду излагать я, – с легкой усмешкой перебила я его. – И слава богу, что вы не бросили эти слова прямо в их предубежденные, самоуверенные лица.

Оуэн глубоко вдохнул, заставляя себя успокоиться, однако гнев все еще продолжал опасно бушевать у него внутри.

– Нам просто следует подождать. – Мой муж резко вернул мне измятые перчатки. – Заберите их у меня, пока я не разорвал их в клочья! – Но потом он взглянул на меня и его лицо немного смягчилось. – Знаете, вы были просто великолепны, неподражаемы.

– Я была ужасно напугана.

– Никто бы об этом не догадался. А я никогда не пойму, как сумел сдержаться и не врезать в самодовольную физиономию Глостера за его грязные инсинуации.

– Без вас у меня ничего бы не вышло.

– О, а я уверен в обратном. В вас есть неизведанные глубины, fy nghariad. – Он поцеловал меня в щеку. – Это вам от презираемого всеми валлийца.

– Что означают эти слова?

– Любовь моя. И да, fy nghariad, мы по-прежнему свободны и никто не принуждает нас жить не там, где бы вам хотелось. Так что пойдемте отсюда.

– Тем не менее все закончилось не слишком хорошо, правда? Они признали наш брак только потому, что никак не смогли его уничтожить.

– Это лучшее, на что мы могли рассчитывать.

Да, пожалуй. И, наверное, пока что этого было достаточно. Но я все-таки нахмурила брови.

– Однако достаточно ли этого, чтобы вы наконец перестали стоять у меня за спиной во время каждой трапезы?

Оуэн ненадолго задумался:

– Да. Видит Бог, теперь достаточно!

Мы решили отбыть из Лондона в тот же день и час. Помогая мне усаживаться в паланкин, Оуэн оглянулся через плечо на громаду Вестминстерского дворца, отбрасывавшего на нас темную тень.

– Совершенно не жаль покидать это место. Повсюду здесь, словно дурной запах, витает дух Глостера. Отсюда веет английской военной агрессией, темницами и мрачными подвалами, где сидят несчастные заключенные, которым уже никогда не суждено увидеть солнечный свет. – Иногда в Оуэне очень сильно чувствовался валлиец. Он перевел взгляд на меня. – Вам удобно? Или, может быть, вы хотели бы остаться здесь на ночь?

– Мы уезжаем немедленно. – Внезапно во мне проснулось такое же острое желание поскорее убраться отсюда, как и у моего мужа.

Мой голос прозвучал слишком повелительно и властно, и Оуэн усмехнулся:

– Конечно, миледи. Немедленно.

– Господин Тюдор?

Увидев высокого тощего человека в облачении священнослужителя, окликнувшего нас и теперь приближавшегося со стороны бокового крыла, я улыбнулась. Это был тот самый епископ Лондонский, который если и не замолвил за нас словечко, то по крайней мере не выступил против меня. Звали его Роберт ФитцХью, выглядел он вполне дружелюбно и не относился к числу приспешников Глостера. За ним следовал еще один высокопоставленный священник; его я тоже знала – это был епископ Илийский Морган. Они остановились возле нас и поклонились мне. И, что особенно интересно, Оуэну тоже. Я с воодушевлением отметила это, но лицо моего мужа оставалось непроницаемым.

– Мы не останемся тут, милорды, – сразу же заявил он.

– Понимаю, – ответил ФитцХью и вопросительно взглянул на Моргана; тот кивнул. – Мы хотим сказать вам пару слов, миледи, сэр.

Оуэн сурово нахмурился, и я угадала ход его мыслей: что этим святошам от нас нужно?

– Мы выслушаем вас, но нам предстоит проделать большое расстояние за короткое время, милорд, – с укором произнес он. – Путешествие будет нелегким для моей жены.

– Куда же вы направляетесь? – поинтересовался Морган; он был весьма дородным, в отличие от худощавого ФитцХью.

– В Хартфорд. И останемся там, пока не родится ребенок.

ФитцХью закивал головой и слабо улыбнулся.

– Позвольте дать вам совет, миледи. И сделать предложение. Вам и вашему супругу.

Оуэн бросил на него изучающий взгляд:

– Не хотите ли вы сказать, милорд, что намерены спутать планы Глостера?

– Может быть, может быть. Его безмерные амбиции порой вызывают у меня раздражение. – Улыбка епископа стала шире. – Но перейдем к делу. Ваш брак законен, это не вызывает сомнений. У вас есть свидетельство, подписанное вашим духовником, и Совет ничего не может тут поделать – а если честно, большинство его членов и не хотят этого. Тем не менее Глостер продолжает настаивать, что вы преступили закон. Могу ли я сделать вам предложение: пусть ваше дитя родится под покровительством Святой Церкви?

– Не вижу в этом необходимости, – не слишком уверенно ответила я.

– Возможно, пока такой необходимости нет. – Морган поднял на нас благочестивый взгляд. – Но если вдруг возникнет… если вдруг встанет вопрос о законности рождения этого ребенка…

– Приняв наше приглашение, вы сможете пресечь любые происки, – закончил его мысль ФитцХью. – Я предлагаю вам на всякий случай обезопасить себя – и вашего ребенка, – обеспечив безусловную благочестивую законность его рождения.

– Но я не понимаю зачем…

Мне хотелось поскорее уйти, я боялась быть втянутой в заговоры и контрзаговоры. Я устала сверх всякой меры. Все, что мне было нужно сейчас, – это поселиться у себя в поместье, подальше от всех этих надоедливых посторонних взглядов. Но, почувствовав, как муж неожиданно сжал мою руку, я умолкла на полуслове.

– Милорд епископ прав, любовь моя. – В суровом тоне Оуэна слышалось понимание, в каком свете может видеться наш союз остальному миру. – Или вы хотите, чтобы наших детей называли незаконнорожденными?

– Этого никогда не будет.

– Да, но лучше быть уверенными в этом, – посоветовал