– У вас тут красиво, наверное, да? — шепчу, думая о предыдущем Корабельном дне, об измученных рабах в крепости Шеу. — Ох, хотел бы я посмотреть! Я очень люблю церемонию Провожания, а она у вас наверняка роскошная!

Полная добрячка Дэлли — аккуратные кудряшки и круглые очки, — покачивает головой. Из-под спиц у неё медленно выползает что-то синее, в ажурных узорах.

– Красивая церемония, для мальчиков устраиваем, да… только в бассейне. У нас тут бассейн. А ручеёк тот, который в саду? Нет, он для красоты, искусственный…

Итак, проточной воды здесь нет. А в водопроводах сквозники не работают. Можно бы подать экстренный сигнал шторами — тогда ночью следует ждать штурма… Однако мы ведь узнали не всё, и не подведём ли мы остальных из группы? Лайл наверняка бы рассудил верно. Но Лайла нет тоже.

Во время обеда и послеобеденного сна я растравляю раны воспоминаниями о разговорах с Нэйшем. А сразу же после сна Лайла уводят.

– В Комнату Сказок, — поясняет Бернолт и мечтательно вздыхает. — Я был три раза… ох, красота!

С трудом удерживаюсь, чтобы не вытрясти из него сведения буквально. Но он же не помнит. Говорит только о красивом зале, о звёздах, каких-то картинах на потолке. «А потом всё сразу становится хорошо… и такая ясность… и с Даром всё отлично, и я слышал, что такого состояния можно достичь, если вдохнуть пепел феникса».

Если вдохнуть пепел феникса, говорит Гриз, можно достичь состояния очень сильного кашля. Временами — рвоты.

Теперь уже не нужно отыскивать в себе боль и бередить старые раны. Я тревожусь за Лайла и не знаю, как бы себя занять. Снова пристаю к «пчёлкам» с расспросами, и теперь судьба улыбается мне с Долли.

– А? — она не носит очков, потому смешно щурится и почёсывает мясистый нос. — Дом красивый? Очень, очень красивый. И раньше был ещё красивее, когда тут был пансион леди Айт… Ну, конечно, я тоже там обучалась — мы все там обучались, и Вэлли, и Сэнди, и Полли… все вот, кто остались… ах, а было нас больше, конечно. И дом был ещё красивее: когда Полли… вышла замуж, они с доктором Тройоло здесь многое переделали.

– Ах-ах, неужели он был в таком плохом состоянии?

Похоже, я даже слишком сильно встревожил себя. Теперь я с трудом выжимаю на лицо улыбку. А ещё мне хочется лететь, нестись в проклятое административное здание. Искать Лайла, с которым, может, невесть что…

– Нет-нет, ну то есть, он, конечно, был несколько запущен, но не настолько… но они переделывали здесь всё под лечебницу — понимаете, нужно было как-то там комнаты иначе расположить… перекладывали полы…

И, надо думать, утолщали стены. Или просто прокладывали внутри их ходы?

– Полли была расстроена, конечно — так привязана к этому дому, для неё память наставницы нерушима, она и была-то её любимицей… Но доктор…

Доктор стоит за всем. Супруга зависит от него и даже если догадывается — либо запугана, либо слишком любит. Остальные нянечки едва ли в курсе. Получается, что в коридорах второго этажа никто не дежурит по ночам? А в самом здании?

Но тут Лайла приводят обратно — и все мои теории ухают в гулкую пустоту.

На лице напарника — умиротворённость, такая густая, что хочется зарыдать. Он где-то в ином, прекрасном мире: зрачки расширены, глаза глядят в неведомое. И радушие мешается в нём с равнодушием, когда он повторяет, что отлично себя чувствует, просто отлично.

В саду сделать ничего нельзя. Время ужина мелькает быстрее крыльев тенны — Лайл без малейшей жалобы поглощает крахмалистый пудинг. Под столом комкаю ещё одну фальшивую печенюшку — из остатков пудинга и застывшей обеденной каши. Как бы то ни было — не собираюсь больше спать под снотворным. Как и допускать до себя щупальца твари. Смогу ли я вернуть себе достаточно боли на следующий день? Нельзя рисковать. В случае же с Лайлом…

– Нужно поговорить.

Свободное время — единственный шанс для разговора напрямую. Всё равно нет смысла больше ходить вокруг да около.

В коридорах весёлый гул: все резвятся как могут перед отбоем. Кто-то в спальнях, кто-то — в общих комнатах…

– Лайл. Выслушай, прошу. Здесь под полом и в стенах какая-то тварь, и я её видел.

Напарник сидит на постели — точь-в-точь как в нашей общей комнате по вечерам. Вот-вот заворчит что-нибудь вроде «Какой только изувер придумал ночные дежурства», расскажет пару баек из законнической юности, а то и пожалуется на ноющую поясницу.

– Ты… ты слышишь? Веришь мне? А вся Игра, все эти сплетни, всё это… это чтобы скрыть то существо. Понимаешь?

Только когда я придвигаю стул и сажусь рядом, заглядывая ему в лицо — осознаю, что говорю с другим человеком. Обложка у книги почти та же, но… что внутри?

У этого мягкое выражение лица и гораздо меньше морщин и теней на лице, отчего он кажется моложе. Но под полуприкрытыми веками свила гнездо пустота.

– Тварь в стенах и под полом. Само-то собой, дружище. Ты не беспокойся, ладно? Я знаю.

– Чт…

– С первого дня знал, вернее после первой ночи, — похлопывает меня по руке, успокаивая. — Просто мы лично не встречались, потому что я не смог бы её увидеть. Ну, ты ж меня знаешь — не то чтобы люблю смотреть своим страхам в лицо. Ты насчёт стен у нянечек спрашивал? Ага, я так и думал. Из тебя бы вышел неплохой законник, ты как полагаешь?

Благостный шёпот без выражения пугает. Хуже, чем мина мёртвого благодушия. Но куда больше пугает то, что я не могу осознать.

– Постой… послушай, значит, ты знал… что они забирают у нас…

– А? Знал, конечно. Даже думал подлечиться малость — в смысле, не то чтобы у меня был выбор, а. Я же не мог её увидеть, так что я подумал было — убрать страх, потом ещё малость чего лишнего, подумаешь, мои-то закрома не опустеют. Забавно, а? Как там, нет, стой, было же в сказке про белого лиса, который ещё как-то раз перехитрил сам себя…

Цепенею, прерывается дыхание. Бежать отсюда, бежать как можно скорее… портьера! Нет, нужно узнать… нужно спросить.

– Но на идею источника я не вырулил, тут ты молодчина, заслужил пуд печенек. Да-а. Отличная идея оказалась, а в моём случае особенно.

Он смеётся, и безнадёжность в этом смехе мешается