Шрифт:
Закладка:
– Я за-бе-ру у тебя…
Но сначала мы, конечно, сыграем — ох, как сыграем. Новая игра прижилась, обросла мяском правил с подачи распрекрасной Полли. Теперь игра называется «Прочь-дурное». И играют в неё — в игровых комнатах, сперва пять человек, потом дюжина, потом и остальные втягиваются. Ползают по полу на четвереньках, сдувают со лбов пряди, сталкивают зелёные, голубые, красные шарички — дзынь-дзынь!
– Я у тебя заберу… горе!
– А я заберу у тебя… злость!
– А я у тебя заберу… страх!
Кто попал в шарик — тот его забирает, и мы соревнуемся — кто заберёт у других больше. Того, что не жалко выбросить. Того, что мы изображаем жестами и гримасами (так, стоп, это у Медрона была там финансовая тревожность? О, а вот это явно экзистенциальный ужас перед Шеннетом Хромцом у Фарха из Даматы). Игра становится сложнее с каждым витком, ведь нужно забрать всё-всё-всё, очистить всех полностью и сделать счастливее, в расход идут ночные кошмары и воспоминания о суровых родителей, переживания за любимую собаку, опасения перед женитьбой, ревность, скорбь о смерти… А потом когда у других уже нечего взять, победитель раскатывает шарики по ковру: «Прочь дурное!» — и они сверкают, раскатываются вдоль стен, забираются под шкафы и столики, утаскивают с собой невзгоды, будто корабли в ночь Перекрестья. Или будто сущность, которая никогда не выползала из-под чьих-то кроватей. И мы останемся лёгкими, свободными… кем?
– Я у тебя заберу-у-у…
Ёкает что-то — из прошлого, что ли? Будто бы отзвук от бабушкиных баек или визга смешного грызуна, который как-то повадился было портить мне жизнь, а теперь вот смолк. А может, это взгляд лукового горя — горе в игре не участвует, присело рядом с Найви и смотрит оценивающе и мрачно, и глаза у горюшка кажутся что-то слишком тёмными.
Явно ведь что-то замышляет горюшко. Что-то такое, что всё усложнит. Интересно, как бы проследить, чтобы оно слопало положенные сладости вечером?
А старый Найви сегодня не в духе. Бурчит, ворочается, лупит подушкой — кто там под руку попался. Поёт ноющие песни про какие-то там дебри. И все в этих дебрях сплошь сволочи.
– Не берет… — докладывает каждому, кто соглашается послушать. — Вот и старый Фурбль уже удивляется, и все… да, милая? Нет, ну что ты говоришь, ну я же честно ей, на ладошечке, всё сколько хочет… Немножко взяла, да. Я ж по-хорошему… а она боится. Чего боится, а⁈
– А я у тебя заберу… усталость!
– А я заберу у тебя… зависть!
– А я у тебя заберу… обиду!
– А я у тебя — сомнения…
Голубенький шарик. Потом жёлтенький. И розовый. И-и-и-и дзынь-дон! Катятся к кучке таких же. Как реки к источникам. Что там горюшко говорило про источники боли вчера? «Источник боли», «лечить причину» — а потом сразу же что-то там насчёт моего прошлого. Но это ясное дело. Горюшко (оно морковное, а не луковое, на самом-то деле) пыталось отыскать то, что я забыл. Только вот выяснилось, что ничего-то я не забыл, весело, правда?
Просто Эмри Корнелиш — парень не промах, получше некоторых. Помнит всё-превсё, отлично катает стеклянные шарички. Подмигивает милым пчёлкам-трудяжкам и шутит с ними напропалую (от некоторых можно даже получить медовую конфету). С увлечением терзает зубами постную куриную грудку — всё на пользу, а?
И отменно играет в придурка.
Болтает с морковным горюшком о сплетнях, еде и погоде. Мимоходом пытаясь уболтать напарничка потерпеть — потому что лечение… в смысле, расследование не закончено. И вообще, вдруг после Комнаты Сказок в нём наметится сдвиг.
Горюшко, правда, слушает плохо и отвечает невпопад:
– Опасаюсь, что после этой комнаты сдвиг наметится не в нём.
А сладкие сказки всё текут умильным голоском чтицы, и в них всё такое зефирно-розовое, воздушно-сиропное, пушисто-котяточное, что почти даже стирает мысли о каком-то там странном источнике, о том, что фраза-то в игре неверная (это ещё почему привязалось?) и о том, что надо было спросить у напарничка что-то такое… как он себя чувствует или вроде того.
Сказки умеют отвлекать от неважного на славу. Опять же, отменному парню Эмри очень скоро придётся погрузиться в целую комнату со сказками. В царство чего-то здоровского — так говорит проводник, премилейшая Полли. Её колокольчиковый голосочек вызванивает похвалы доброму доктору Тройоло и его гениальности («Не знаю, что бы я делала без Мортиана, это великий ум современности, и его метод… со временем, конечно, будет признан на самом высоком уровне… ах, как бы этого хотела моя наставница!»). Наставница леди Айт благосклонно улыбается с портрета, а мы выходим и идём по славненькому такому внутреннему двору (садик-скамеечки-замаскированные посты охраны на высоких мшистых стенах). К административному зданию, тому самому, с которого началось наше знакомство с «Безмятежностью».
У крыльца обретается слегка знакомый типчик… а, да, подходил, когда Янист решил немного подушить доброго доктора. Вчера показался мне странным. Но сегодня — другое дело, обычный неприметный молодой парниша, чего там в него вглядываться. Меня тут ждёт погружение в сказку, между прочим.
Доктор Тройоло встречает радушно. Похлопывает по плечу, оплетает учтивыми речами, как плющом. И приглашает в заветное — мать моя женщина! Заветное даже краше, чем можно себе вообразить.
По обитым чёрным бархатом стенам и потолку просторного зала раскиданы мириады звёзд. Поблескивают голубовато-алмазно, искрятся и подмигивают. На потолке же помимо звёзд резвятся разноцветные небесные тела — луны и небесные камни, таинственные кометы, разноцветные планеты.
Кажется, даже двигаются чуть-чуть.
– Возможно, лучше было бы назвать Звёздным Залом, но прижилось другое название. Может быть, это оттого, что здесь звучат сказки. Знаете… я полагаю, что они могут оказывать целящий эффект, если, конечно, вслушаться как следует… Да-да, вам нужно опуститься сюда, — это он ведёт меня к перине в центре зала. — Для каждого пациента своя сказка. Но для вас… Ложитесь… расслабьтесь… вот так. Всё просто замечательно, не волнуйтесь. Просто вслушивайтесь в мой голос…
Голос медовый и густой, совсем неподходящий к очочкам и платиновой бородке… голос тянется за каплей капля — и говорит превосходные вещи. О
