Шрифт:
Закладка:
Ещё в начале октября Молотов жаловался посетившему его по другим делам посланнику Ассарссону, что в Финляндии сильны настроения против Советского Союза, и что эта страна энергично укрепляет свои границы – «это нехороший знак», говорил он. Молотов вновь напомнил слова одного высокопоставленного финского представителя, что ни один финн не признает Московского мира, а также добавил, что от самой Финляндии зависит, как будут развиваться её отношения с Советским Союзом. Постоянное повторение Молотовым этих обвинений вызывало тревогу.
Позиция Кремля против укрепления новых границ Финляндией вызывала вопросы. А что, по мнению Москвы, мы должны были оставить новые границы, а также район Ханко и границы в Карелии открытыми? Что за всем этим кроется? Постоянные сооружения на границах нельзя использовать для нападения. Они пригодны только для обороны.
На переговорах о мире в прошлом марте Молотов занимал другую позицию. «Стройте свои укрепления сколько угодно. В этом отношении мы ничего не говорим», – были тогда его слова. Теперь позиция Кремля изменилась. Повлияло ли на это полное изменение военно-политического положения после огромных побед Германии весной и летом 1940 года? Вполне возможно.
Обвинения Кремля по поводу укрепления новых границ Финляндии были связаны с общим отношением Советского Союза к нашей стране. За этим, как кажется, стояло новое представление о политическом положении нашей страны и об отношениях между Финляндией и Советским Союзом. Основное место в политике Кремля, по его же собственным заявлениям, занимали соображения обеспечения безопасности своей страны. Об этом свидетельствовали действия Кремля во время президентских выборов в Финляндии, а также поведение в вопросах сотрудничества Финляндии и Швеции и др. Финляндия должна была быть привязанной к Советскому Союзу и находиться под его влиянием. И если бы дела обстояли именно так, то ей были бы не нужны укрепления на границе против СССР. Казалось, к этому сводилась мысль Кремля. Но мы думали по-другому. Финляндия должна быть полностью независимым государством, таким, как Швеция и другие. Если Кремль по-настоящему хотел бы признать право Финляндии на жизнь независимым государством и уважал нашу территориальную целостность, то он не должен был бы возражать против действий по укреплению нашей безопасности. И что это была бы за государственная независимость, если бы она не включала примитивное право и обязанность каждого государства заботиться об обеспечении собственных границ?
Х
Военная литература
Молотов много раз жаловался мне, что в Финляндии и особенно в военной среде разжигается вражда к Советскому Союзу. Он говорил, как я уже писал выше, о двойной политике финского правительства. Эту информацию Кремль, конечно, получал от своих представителей в Финляндии.
Особое недовольство вызывала литература о Зимней войне, выходившая в большом количестве после её окончания, и по поводу которой в Кремле устраивали целые сцены. В конце октября я был впервые у Вышинского, только что назначенного первым заместителем Молотова. Он высказал сожаление, что уже в первую нашу встречу вынужден обсуждать со мной исключительно неприятные дела: одно из них было военной литературой, другие касались укреплений на Аландских островах и добычи никеля в Печенге.
Финляндию в последнее время захлестнул целый поток литературы о войне, которая разжигает ненависть в отношении Советского Союза, говорил Вышинский. Финское правительство должно остановить публикацию подобных книг. Он спросил, как мы реагировали бы, если бы в Советском Союзе также начала выходить такая же литература, разжигающая ненависть в отношении Финляндии. Ответил, что ничего не читал из этих книг. Вышинский быстро произнёс: «У меня их целый стол, если хотите, могу дать почитать». Сказал, что закажу их для себя в Хельсинки. Из газет у меня сложилось впечатление, что это, главным образом, мемуары, издаваемые частными издательствами. «Мемуары можно писать по-разному. Сейчас надо дать ранам зажить. Если это будет продолжаться, то возникнет опасное положение», – слова Вышинского были разумными.
Заметил для себя, что у нас образуется новое печальное дело. Но основе беседы направил в Хельсинки следующую телеграмму:
«Каково содержание этих многочисленных книг о войне? Отличаются они излишним национализмом или содержат что-то такое, что в Советском Союзе воспринимается как оскорбление? Прошу послать мне наиболее грубые издания. Считаю, что в нашем нынешнем опасном положении не стоит делать большого номера из этой войны, которая к тому же закончилась капитуляцией. Иначе здесь может возникнуть ответная реакция, которая приведёт к новому несчастью. Думаю, что в психологическом плане наш народ может обойтись без подобного барабанного боя, вызывающего внешнеполитическое внимание. Ну а новый Рунеберг появится в своё время».
Использованное мною слово «капитуляция» (сдача) было не совсем точным, поскольку это понятие означает договор о сдаче вооружённых сил, укреплений и военных кораблей противоборствующей стороне. В Московском договоре ничего не говорилось о сдаче войск, правда, речь шла об укреплениях и территории. По сути дела, это был насильственный мир после проигранной войны, но после мужественной борьбы.
Когда на следующий день я был в Кремле у Молотова, то он в раздражении после обсуждения проблемы никеля поднял тот же вопрос. Он заявил, что в Финляндии ведётся грубое подстрекательство и возбуждение вражды против Советского Союза. Он показал на пять книг у себя на столе, заявив, что это лишь малая часть публикуемой в Финляндии военной литературы. На одной обложке был действительно неприятный рисунок: финский солдат пронзал штыком солдата-большевика. Молотов показал мне эту книгу: «Вот так вы хотите улучшать отношения между Финляндией и Советским Союзом?» Ответил, что я не читал эти книги. Спросил, известно ли Молотову, что́ было в них. Он ответил, что ему рассказывали о содержании этих книг. Обложка книги, которую Молотов
