Он снова стукнул по столу.

— …я приношу поддержку от нескольких важных руководителей нашей армии. Мы действуем по согласованию с Секретным Генштабом.

Адрюгес навострил уши. На этот раз всё выглядело куда серьёзнее, чем обычно.

Арсинад безоговорочно верил в этот Секретный штаб, миф, который нежно лелеял с той поры, как завязал контакты с одной из бесчисленных подпольных организаций, процветавших при Виши во время оккупации, ибо этот обманщик других преуспел и в обмане самого себя.

Он трижды встречался с полковником Пюисанжем и в осторожных выражениях говорил с ним об «определённых шагах, которые планировал предпринять». Самое меньшее, что мог сделать полковник это «заручиться поддержкой Генштаба».

Арсинаду, который всегда был склонен читать между строк, ничего больше не требовалось, чтобы представить себе некий обширный сговор между его собственной организацией и этим великим Генеральным Штабом, представителем которого в городе Алжир мог быть никто иной, как Пюисанж.

— Прежде чем продолжать, друзья мои, попрошу вас принести клятву на этой Библии, что я сейчас и сделаю перед вами.

Арсинад расправил плечи и, проявляя большое волнение и искренность, поклялся в следующем:

— Во имя Христа, во имя Франции, во имя того, чтобы Алжир остался Французским, я клянусь сражаться до смерти, держать свою деятельность в тайне и выполнять любой приказ, который мне отдадут, каким бы он ни был. Если я нарушу клятву, меня ждёт казнь, как предателя.

Новые единомышленники повторяли клятву один за другим: Пюидебуа, дрожа от волнения, Берт, не понимая ни слова, Малавьель с восторгом, Малеский с угрюмой убеждённостью одержимого, произносящего формулу изгнания нечистой силы, а Поль Пелисье с таким глубоким беспокойством, что заикался от усилий. Эжен Адрюгес говорил сильным, чистым голосом, который на всех произвёл впечатление — и ни на миг не поверил в клятву.

— Теперь, что касается действий, — сказал Арсинад, — наш друг Малавьель должен сделать наиважнейшее объявление.

— Дело вот в чём, — сказал Малавьель. — Я наблюдал за ним последние три недели, и теперь знаю, что он один из главных лидеров восстания.

— Кто? — спросил Пюидебуа.

— Бен Шихани, торговец тканями с бульвара Лаферьер.

— Давайте будем серьёзны, — сказал двадцатилетний Адрюгес. — Всё, о чем думает Шихани — это деньги, он без сомнения вносит небольшой вклад в восстание, как и любой другой мусульманский торговец, но…

— Я уверен в том, что говорю, — сказал Малавьель. — У меня есть информация и доказательства.

Он вообще ни в чём не был уверен, но, поскольку каждый день проходил мимо магазина Шихани, в голову ему пришла мысль заподозрить этого самодовольного коротышку, который хорошо вёл дела и стоял в дверях, потирая руки от удовольствия.

— В таком случае, отправляемся, — сказал Пюидебуа. — Мы отведём его в какое-нибудь тихое местечко, хорошенько дадим по шее и заставим говорить. Этот мелкий ублюдок все свои деньги зарабатывает на европейских клиентах.

Арсинад вмешался.

— Эта первая операция должна быть организована с большой тщательностью, и я должен прежде всего передать её… вы знаете кому. Есть добровольцы?

— Я, — сказал Пюидебуа, — и кроме того, у меня есть машина.

— Я тоже, — сказал Малеский.

Малавьель не мог поступить иначе, как тоже стать добровольцем.

Адрюгес, который ни на секунду не воспринял эту экспедицию всерьёз, даже не счёл нужным предупредить торговца тканями.

Студент был перед ним в долгу. Когда мать Адрюгеса овдовела, Шихани одолжил ей немного денег.

Четыре дня спустя, когда Адрюгес проходил мимо магазина Шихани, в дверях он никого не увидел. Студент зашёл внутрь — сын торговца, Люсьен, стоял за кассой и выглядел довольно странно.

— Где ваш отец? — спросил Адрюгес. — Я хочу его кое-о-чём спросить.

Молодой человек подошёл к студенту и, оглядев магазин, прошептал ему на ухо.

— Он исчез, его не видели последние два дня. Мы знаем, что это не ФНО и не французская полиция.

— Тогда кто же?

— Ему позвонили по какому-то делу. Это было позавчера, в десять часов утра — это последнее, что мы о нём слышали. Если бы вы могли узнать…

— Но откуда ты знаешь, что это не ФНО?

Вид у Люсьена Шихани вдруг сделался крайне смущённым.

— Потому что… потому что у них нет ничего такого, что они могли бы нам предъявить.

Адрюгес узнал правду только вечером, когда ему удалось связаться с Арсинадом. Маленький человечек был совершенно не в себе. Судьбе было угодно, чтобы Шихани стал казначеем всей автономной зоны города Алжир, которому повстанцы доверили распоряжаться средствами, превышающими сто пятьдесят миллионов франков. Шихани знал большинство лидеров ФНО и даже места некоторых укрытий, не говоря уже обо всей политико-административной организации.

После того, как Пюидебуа окунул его головой в бак с водой, он во всём признался.

— Мы должны немедленно передать его полиции! — воскликнул Адрюгес.

Арсинад всплеснул маленькими ручками:

— Слишком поздно. У него было слабое сердце. Возможно, мы перестарались, и ночью у него не выдержало сердце. Малеский сделал всё что мог, чтобы оживить его.

— Разве эту информацию не мог выдумать кто-то другой?

— Нет, Шихани рассказал нам о временном складе оружия на своей вилле в парке де Галан. Мы нашли там двенадцать автоматов и двадцать миллионов франков.

— Двадцать миллионов!

— Да, — Арсинад скромно опустил глаза. — Пюидебуа отвёз тело на своей машине и сбросил в сухой колодец возле своей фермы.

«Я схожу с ума, — сказал себе Адрюгес, — живу в абсолютном сумасшедшем доме…»

— Что вы теперь собираетесь делать, месье Арсинад?

— Я видел полковника Пюисанжа. Парашютисты прибудут в город Алжир через два дня. Он посоветовал мне переговорить с офицером разведки одного из полков, неким капитаном Буафёрасом. Я договорился встретиться с ним сегодня вечером.

* * *

Решение перебросить в город Алжир парашютную дивизию из четырёх полков, которые по факту были усиленными батальонами — пять тысяч человек максимум — обсуждалось 15 января на драматическом совещании, которое состоялось в большой палате заседаний Дома правительства, где присутствовали члены гражданского и военного кабинетов, начальники полиции, а также представители главнокомандующего и префекта города Алжир.

Министр-резидент находился в это время в Париже. Его уведомили по телефону об итогах встречи, и в тот же вечер он получил разрешение президента принять эти меры «со всеми рисками, которые они могут повлечь». Генерал, командовавший дивизией, был немедленно наделён всеми гражданскими и военными полномочиями «на время чрезвычайного положения».

Режим разыгрывал в этой афере свою последнюю карту. Он бросил её на стол, потому что был доведён до крайности, но с неохотой, через силу, как будто уже осознавал, что,