страданий и даст возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного Советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз считает себя в состоянии войны с Японией.

Премьер-министра оставило самообладание. Улыбка исчезла с его лица, уступив место нескрываемой ненависти.

— Коросе!.. Я немедленно доложу его величеству императору Нипон решение Советского правительства! — надменно заключил барон, подчеркивая тяжелым произношением свое пренебрежение к Советской ноте. — В таком случае Квантунским мечам придется повторить историю…

— История неповторима, барон Судзуки! — возразил посол, вежливо поклонился и вышел из кабинета.

После ухода посла премьер тяжело упал в кресло, старчески поник и сжался. Первым его желанием было немедленно позвонить государю, но он изменил это решение. Какую помощь мог оказать ему государь или его советник маркиз Кидо? — Судзуки покинул кабинет, сбежал по ступенькам лестницы к подъезду и направился к своему автомобилю.

— В генеральный штаб! — бросил он испуганному его видом шоферу.

В кабинете Умедзу премьер-министр появился в крайне возбужденном состоянии:

— Россия… Россия… Объявила… войну! — задыхаясь от бега по ступеням, выкрикнул он с порога. — С завтрашнего дня. Звоните барону Ямада… Русский удар нужно предупредить… Двинуть все войска…

Генерал Умедзу выслушал сообщение Судзуки стоя. На его отвердевшем лице не дрогнул ни один мускул.

— Все предусмотрено, адмирал Судзуки! — чеканя слова, проговорил он с невозмутимым спокойствием.

Генерал Умедзу был твердо уверен в своих предвидениях войны потому, что относил себя к непогрешимым военным авторитетам Японии и не только Японии. Он в деталях изучил походы и битвы всех времен и народов. Особенно пристально он следил за ходом Великой Отечественной войны советского народа с немцами. Это изучение убедило барона в том, что обе бьющиеся насмерть армии не отличаются гибкостью и полнотой военной мысли. Крупнейшие операции русских, по мнению Умедзу, проводились по шаблону: они неизменно начинались длительной артиллерийской подготовкой, мощным бомбовым налетом, завершались окружением и любимым штыковым ударом.

— Россия начнет операцию мощным огневым ударом. Для этого она собрала сорок тысяч стволов.

— Сорок тысяч? — переспросил Судзуки.

— Да! Войска мы уберем из-под обстрела. Пусть русская армия выбросит миллион, два, три миллиона снарядов на пустые места.

— Хорошо! Очень хорошо! — довольно потер руки премьер-министр.

— А когда русские пойдут в атаку, уничтоженная, казалось бы, армия воскреснет, появится словно из-под земли. И… — Умедзу резанул рукой воздух. — Все предусмотрено! — еще раз повторил Умедзу.

Через несколько минут после ухода премьера генерал Умедзу по прямому проводу приказал главнокомандующему Квантунской армией отвести полевые войска из первой линии укреплений в зону недосягаемости огня русской артиллерии.

…Когда истекали последние предвоенные часы, император снова собрал совещание Верховного Совета по ведению войны.

8

Еще в полдень в Хабаровск прилетел с особыми поручениями уполномоченный Государственного комитета обороны.

— Центральный Комитет партии все же надеется, Александр Михайлович, что Япония в последние минуты опомнится, — объяснил он Главнокомандующему причины своего прилета. — Стоит только ей выбросить, белый флаг, и мы пустим на слом всю эту операцию…

— А расходы кто возместит?

— К черту всякие расходы! — взволнованно и горячо воскликнул уполномоченный. — Люди!.. Люди!.. Вы представляете, через несколько часов столкнутся в смертной схватке миллионы солдат, тысячи орудий, танков, самолетов!.. И все это по воле трех десятков японских магнатов!..

Время медленно приближалось к полночи… Фронтам давно были отданы последние распоряжения. Ставка отдыхала, но в ней не спал ни один человек. Собравшись по отделам, штабисты много курили, слушали передачи из Токио и перебрасывались редкими замечаниями. Роза Токио[16] убеждала японцев экономить продукты, жертвовать на войну домашнюю металлическую утварь, ограничивать на время деторождение. Было похоже, что судьба Квантунской армии — миллиона верноподданных императора Хирохито — беспокоила Советский Союз больше, чем японский трон и правительство барона Судзуки.

Полковник Курочкин в эту ночь дежурил у аппарата прямого провода с Москвой. Через открытую дверь в кабинет Главнокомандующего он видел стоящего у карты маршала Василевского и сидевшего за его столом уполномоченного Комитета обороны.

— Исход операции предрешен еще там — в Москве! — густым баритоном докладывал Главнокомандующий. Этот внушительный, казалось, невозмутимый полководец был сейчас возбужден. — Япония его может изменить только капитуляцией. В установленный Центральным Комитетом партии и Верховным командованием срок тридцать дивизий и десять бригад Квантунской армии, сто десять тысяч сабель монгольского князя Де-Вена и гвардия императора Маньчжоу-Го Пу И будут пленены или разбиты.

— Так сказать, на собственный выбор? — усмехнулся уполномоченный.

— Так точно!.. Стратегический замысел этого маневра заключается в одновременном прорыве японских позиций в нескольких направлениях. Забайкальский фронт маршала Малиновского нанесет главный удар из района Тамцаг-Булака в обход Холуи-Аршанской линии долговременных укреплений на Чанчунь, Мукден. Для этого командующий фронтом располагает тремя общевойсковыми, одной танковой армиями и конно-механизированной группой генерал-полковника Плиева. Фронту приданы войска Монгольской Народной Республики. Из Приморья через Муданьцзян, Гирин на соединение с Забайкальским фронтом двинется Первый Дальневосточный фронт маршала Мерецкова в составе четырех общевойсковых армий и одного механизированного корпуса. В районе Чанчуня, Гирина их войска соединятся, и… — маршал сделал выразительный жест руками, — сомкнут вокруг Квантунской группировки кольцо. Второй Дальневосточный фронт генерала Пуркаева, численностью в две армии, ударом из Приамурья рассечет окруженные войска на отдельные группы…

Полковник Курочкин знал, что Главнокомандующий в свое время организовал проведение таких крупных битв, как Волжская, Донбасская, Крымская, Белорусская. Войска Третьего Белорусского фронта, которыми он командовал перед назначением на Дальний Восток, разгромили немцев в Восточной Пруссии и осадили их твердыню крепость Кенигсберг.

Сейчас маршал докладывал о предстоящей Маньчжурской операции с такой уверенностью, словно это было же выигранное сражение.

В аппарате прямого провода топко прозвучал вызов. От неожиданности и напряжения Курочкин вспрыгнул со стула и громко выкрикнул:

— Вызов!..

Уполномоченный и Главнокомандующий быстро подошли к аппарату. Полковник передал трубку уполномоченному Комитета обороны.

— Слушаю!.. Жду!.. Добрый вечер. День? Простите, забыл о расстоянии… Нет!.. Нет!.. Передаю!

Уполномоченный передал трубку маршалу Василевскому.

— Приказ остается в силе. Начинайте!

— Есть начинать!

Василевский опустил трубку. Его лицо отвердело, на скулах тяжело двинулись желваки.

— Все! — бросил он, переглянувшись с уполномоченным.

— Благоразумие в Японии, к сожалению, не победило! — заключил тот. — Теперь слово за вами, Александр Михайлович.

Главнокомандующий снова поднял трубку.

— Переключите на Мерецкова! — приказал он. — Кирилл Афанасьевич? Начинай!

Передав приказ всем трем фронтам, Главнокомандующий опустился на стул.

— Благоразумие и не могло победить, японские империалисты принимают любые условия только под дулом пистолета, — в раздумье проговорил маршал. — Что ж, в бою праведном пощады не будет! — жестко заключил он.