— И что ты предлагаешь?

— Целая армия должна скрыто просочиться через японские укрепления и дорваться к полевым войскам. Как только наши войска сблизятся с противником, укрепленный район накрыть бомбовым ударом, — и, вставая, Георгий Владимирович уже сухо заключил: — Вот я и предложил сунуть в это пекло вашу армию. Я на нее надеюсь.

Постучавшись, в кабинет вошел порученец командующего фронтом.

— Главком просит в кабинет командующего, — доложил он.

— Ну вот, пойду благословляться, — заключил Савельев шутя, но слегка побледнел. — Потом поговорим, там долго не задержат.

* * *

В кабинете с тэобразной комбинацией столов посредине и диванами вдоль стен, кроме Главнокомандующего и маршала Мерецкова, находились члены Военных Советов Ставки и фронта, начальник штаба, командующие родами войск и начальники отделов штаба.

Чтобы несколько успокоиться, Георгий Владимирович не торопясь развязал папку, разложил на столе плановую таблицу операций и подошел к развешенной карте. На ней не осталось ни одного штриха, ни одной извилины, которые бы за эти дни не привлекли его внимание.

Достаточно даже беглого взгляда на карту, чтобы заметить географическое своеобразие Маньчжурии: огромная равнина, окаймленная, вдоль границы подковообразной цепью гор. На западе возвышается горный хребет Большой Хинган с труднодоступными вершинами и перевалами. Его склоны японцы опоясали тремя линиями укреплений: Маньчжуро-Чжалайнорской, Хайларской и Халун-Аршанской, с двадцатитысячным гарнизоном. Южные отроги хребта терялись где-то в безводных пустынях монгольских степей.

На севере, вдоль границы, тянется хребет Малый Хинган. На востоке — Восточно-Маньчжурские горы, пять линий японских укреплений и вековая уссурийская тайга, где не только артиллерия, но даже тяжелые танки без пилы и топора не продвинутся и на метр.

И только обширная долина между реками Сунгари и Уссури рассекает горную цепь и пестреет топями, болотами, лугами.

Учтя все эти природные особенности, Ставка Главнокомандующего Дальневосточными войсками предоставила штабам фронтов в планировании операции широкую инициативу, ограничивая ее только общей направленностью удара трех фронтов по сходившимся направлениям: Забайкальского, Первого и Второго Дальневосточных. Три фронта стремительным ударом за несколько дней должны окружить и пленить миллионную армию…

— Прошу, генерал! — прервал размышления Георгия Владимировича Главнокомандующий.

Планируя операцию, генерал-полковник Савельев десятки раз взвешивал все мелочи. Сейчас, глядя на шестиметровую карту с сотнями стрел, стрелочек, линий, кружочков и квадратиков, он видел живых людей, их действия. На этой карте была расчерчена жизнь сотен тысяч людей, честь армии, благополучие Родины. И потому речь генерала при докладе была резче, суше и лаконичнее обычного. Он открыто смотрел в глаза Главкома, словно стараясь показать ему свою душу, и, не щадя себя, докладывал не только план удара, но и все оставшиеся и зародившиеся сомнения. Он не мог убеждать, он излагал только голый оперативный замысел и расчеты.

Манера Главкома выслушивать подчиненных несколько сковывала Георгия Владимировича. Маршал Василевский неотступно следил за каждым его движением, но в то же время, казалось, был полностью поглощен своими мыслями. Только раз или два он что-то бегло черкнул на лежавшем перед ним листе. Было похоже, что он слушает не слова доклада, а прислушивался к скрытому их благоразумию и своему внутреннему голосу. Под конец, когда Савельев делал общие выводы по подготовке войск, Главком оторвал взгляд от генерала и оперся широким лбом на руку. На его лице скользнула чуть уловимая улыбка.

«Замысел благоразумен, — думал маршал, — но предельно дерзок, связан с большим риском. В тылу наступающих войск остается мощный укрепленный район и его сильный гарнизон. При малейшей заминке в ходе операции блокированный противник станет опасным». Но в твердой уверенности генерала маршал уловил, что этот риск основан на трезвом учете сил и возможностей обеих сторон, на безукоризненном знании Оперативного Искусства, психологии и военных способностей командного корпуса обеих армий. В нем были предупреждены все вероятные контрмеры противника.

Когда Георгий Владимирович кончил доклад, его лицо было бледно, на висках под серебром седины поблескивали капельки пота. Но внешне он казался спокойным.

Василевский долго молчал.

— Каково мнение командующих армиями? — обратился он к маршалу Мерецкову.

— Командармы Пятой, Двадцать пятой и Тридцать пятой твердо уверены в выполнимости замысла их армиями. Командующий Отдельной Приморской армией высказал сомнение: считает, что принятая им армия не в состоянии справиться с такой задачей. Ее нужно к этому готовить и основательно?

— Это ваша армия? — обратился Василевский к Савельеву. — Вы уверены, что она способна выполнить задачу?

— Так точно, товарищ Главнокомандующий, — твердо ответил Савельев. — Я хорошо знаю свою армию, потому и предложил ее для нанесения главного удара… — и, словно в мгновенье охватив все эти военные годы, тихо добавил: — Ее поражение — мое бесчестие!

Василевский подошел к Савельеву и крепко пожал руку:

— Замысел очень дерзок, рискован и необычен, но правилен, — обратился он к командующему фронтом, — Продумайте, взвесьте все еще раз. При успехе обоим носить высшие награды, ну а в противном — не сносить головы, — просто рассмеялся он. — Не буду возражать, если генерал-полковника Савельева возвратите на прежнюю должность.

* * *

Начальник штаба армий ознакомил генерала Николаенко с общим замыслом операции. Тот вначале принял его слова не всерьез и, по обыкновению прищурившись, хитровато спросил:

— Без артподготовки? А может и без винтовочек ударим? Там же всего-навсего пятнадцатикилометровая полоса укреплений? — Но вдруг возмутился: — Времена Филиппа второго и Македонского ушли в область предания. В наше время немыслимо прорывать укрепленный район без артиллерии.

Новый командующий армией, человек крутого и властного характера, которому по своему обыкновению Николай Константинович попытался изложить тревожившие его сомнения, оборвал его оскорбительно:

— Догмы стареют вместе с людьми!

После такого объяснения командующий артиллерией не только растерялся, но даже заболел. Он вдруг почувствовал, что теряет путеводную нить, которая руководила им все эти годы, что весь его труд совершенно не нужен. Да нужен ли и он сам в армии?

Николаенко много бывал в войсках, наведывался в каждую батарею, требовал ускоренного оборудования огневых позиций, точной подготовки данных по целям, но все это делал механически в силу сложившейся привычки. Иногда он возбуждался, и тогда в нем вспыхивал прежний огонек, но стоило услышать свою же любимую фразу, которая еще так недавно умиляла старого артиллериста: «Пушкари свое дело знают!» — как он начинал хмуриться, сердиться и поскорее уезжал из части.

Не обрадовало командующего артиллерией даже прибытие в состав армии двух противотанковых бригад и тяжелого артиллерийского дивизиона. Только после осмотра артчастей с генералом Смоляниновым, Николай Константинович словно сам устыдился себя. Член Военного Совета мало делал замечаний и не задавал вопросов, но Николаенко понял, что он остался недоволен. Он вдруг заметил и сам в