и мы — патриоты России. При одном непременном условии — ваш отец, мадемуазель, даст заверения, что в Туркестане сохранится «статус кво» и старая русская администрация, а Бухарское ханство останется в границах империи.

— Генерал Миллер — глава русского офицерства, — шепнул маленький, кругленький общительный француз, бесстыдно оценивающие глаза-оливки которого заставляли краснеть Монику. Они липли, присасывались. Самые неприятные из людей — назойливые. Оливковоглазый господин напирал бесцеремонно. Он оттер в сторону всех беседующих и говорил, говорил, шумно дыша прямо в декольте Моники.

— Думаю, молоденькую девушку в ее безбурной жизни такие сложности не могут интересовать, а? И позвольте вас посвятить кое во что в популярной форме. Отношения Франции с Востоком полны романтики. Интерес к рынкам Туркестана, Памира, Гималаев у нас, французов, огромен. Золото, хлопок, каракуль. Да, золото прежде всего! Открыть через Азию прямое сообщение с нашими азиатскими колониями, с Индокитаем! Драгоценные камин, перья райских птичек для таких птичек, вроде вас, а? Романтично! Еще во времена Франциска I Франция имела влияние в Турции. О, ангорские шали! Нежнейшая шерсть так ласкает шейки француженок. А ангорские кошечки! Так приятно, когда на коленях прелестной мадемуазель ангорская кошечка с голубым бантиком, а? У нас всегда благородные замыслы. Покровительство и протекторат над восточными христианами: Ливан, Сирия, Месопотамия, Армения. Прекрасные армянки! Совсем в другом вкусе. Да, Франции необходимо, совершенно необходимо иметь свободный выход в Персидский залив. Ормузд! Кишм! Бендер Аббас! Какие названия! Музыка восточной сказки. Индийские шелка! Пряности! Аравия! Оман! Маскат! Нефть! Арабские красавицы мне не по душе: пьют верблюжье молоко, жуют финики, мажут волосы прогорклым маслом. Брр… А дальше Индийский океан… Сказочные сокровища, путь в Индокитай. Да, о чем это мы? Вы очаровательная Артемида, божественная. Но вы и представитель интересов своего отца-эмира, дипломат с персиковыми щечками. Потрясающе! Рубины Бадахшана так оттеняют атлас этой кожи! Чесуча обовьет эти совершенные формы тела. Туфельки, на маленьких китайских ножках. Вы ослепительны, мадемуазель!

Он все наступал на девушку своим тучным телом, беспардонно приближая свои быстро шевелящиеся губы к ее губам и притрагиваясь подрагивающими пальцами к ее обнаженным рукам. И девушка в отчаянии озиралась по сторонам.

На помощь пришли остальные собеседники. Кто-то осторожно заговорил о погоде и гостях, не решаясь прямо увести ее от разошедшегося толстяка.

Уже из-за спины своих друзей он послал девушке воздушный поцелуй.

— Божественная. Меня отвлекают дела. Мы еще поговорим.

Сколько раз пунцовая краска на лице Моники сменялась бледностью, сколько раз слова возмущения готовы были слететь с ее уст. Мисс Гвендолен требовала от нее полной безучастности. Она так долго лепила из нее английскую мисс, умеющую скрывать малейшие проявления естественных переживаний. И все же истинное Я, натура сказалась. Едва сдерживая возмущение, Моника проговорила с трудом:

— Как он может?

Тихий вкрадчивый голос ответил:

— Когда говорит золото, все умолкает. Вы удостоились внимания самого барона Робера Ротшильда.

Теперь Монике пришлось выслушивать разговоры в ином стиле. И лишь бесстрастность, которую требовала от нее мисс Гвендолен, позволила ей выдержать еще одно «дипломатическое наступление».

С ней заговорили на родном узбекском языке, и радость согрела ее. Она готова была открыть новому собеседнику душу.

Но когда она взглянула на говорившего, холодок сжал ей сердце. Маленький, сухонький, с землистым желтушным лицом, безликий какой-то, вкрадчивый собеседник чем-то отталкивал. Фальшивый его взгляд из-под рыжеватых бровей сверлил, колол. Но откуда Моника могла знать, что собеседник стыдится своих красно-рыжих усов и мажет их на ночь красящим ландотоном? А он рассматривал девушку и бормотал:

— Совсем еще ребенок… Выдумали еще какую-то принцессу…

Что он хотел сказать этим? Вероятно, то, что девушку нельзя принимать всерьез? А Моника недоумевала: откуда она знала, что неприятного человека зовут Усман Ходжа. Она не отдавала себе отчета, что кто-то из присутствующих представил ей весьма любезно этого пользовавшегося двусмысленной известностью в Туркестане и на Среднем Востоке деятеля из бухарских джадидов. Двуличный, изощренный интриган, он сумел пробраться на пост председателя ЦИК Бухарской Народной Республики и, вступив на путь предательства, навлек неимоверные бедствия на мирные долины Кухистана. В те дни Красная Армия громила басмачей в Каратегине и на Памире. Захваченных главарей-курбашей привезли в Душанбе на суд. Именно Усман Ходжа отпустил их, помог средствами, оружием и помог поднять новый мятеж против Бухарской Народной Республики на Памире. Когда же огромными усилиями удалось подавить его, Усман Ходжа дал возможность тем же главарям собрать силы в Кулябе и Бальджуане и устроить резню всех, кто сочувствовал советскому строю. Разгромленный в конце концов силами революции, возбудив к себе ненависть народа и вражду своих же приверженцев, Усман Ходжа бежал в 1921 году за рубеж и нашел приют у англичан.

В одно из своих посещений отеля «Сплэндид» Юсуфбай Мукумбаев рассказал Монике про Усмана Ходжу такое, что характеризовало его как зулюма — злодея. Он многократно предавал не только народ, но и самого своего хозяина — бухарского эмира. Отечески Юсуфбай Мукумбаев предостерегал Монику быть осторожнее и с Усманом Ходжой и со всеми, кто провозглашает идеи пантюркизма и панисламизма.

— Джадидская собака, младобухарский пес, дважды нарушал клятву на коране. Предал твоего высокого отца эмира Алимхана в дни злодейского мятежа бухарской голытьбы… Он же изменил Советской власти, когда Ибрагимбек держал в осаде Душанбе. Сбежав, как вор, потом он таскался по Европе и, снюхавшись с одним бухарским евреем, нажил на награбленных в Бухаре деньгах миллионы.

По рассказу Юсуфа Мукумбаева, Усман Ходжа развил в кругах Лиги Наций энергичную деятельность против бухарского эмира, широко применяя взятки и подкуп.

— Волею божьей мы познакомились с одной русской княгиней, бывшей до революции фрейлиной при царском дворе, — говорил Юсуфбай Мукумбаев. — Когда-то в своем петербургском дворце та княгиня принимала его высочество Алимхана, а после бегства за границу сохранила добрую память о нем. Живя в Женеве в богатстве и уважении, та княгиня заботилась о делах эмирата. Она добилась, чтобы нас, Юсуфбая Мукумбаева, признали посланником эмира при Лиге Наций. Чтобы добиться такого положения, нам пришлось затратить немалую толику золота и каракульских смушек. Но зато мы достигли многого. Мы сидели за одним столом с послами Турции и Египта, Франции и Италии, и нам благосклонно жал руку сам министр Керзон. Так вот, однажды на заседании Соединенных Наций с мимбара начал болтать неразумные, подлые речи тот самый Усман Ходжа: «Только я, Усман Ходжа, являюсь единственным законным и истинным представителем, — лаял этот пес, — представителем притесненных большевиками мусульман, татар и русских Туркестана!» Тогда мое сердце не стерпело. Я встал со своего места и закричал: «Эй ты, длинноязычный