девочка, вот.

Неведомо откуда, неведомо как на бархате скатерти оказался поистине бесценный алмазово-рубиновый гарнитур, от одного вида которого могла закружиться голова королевы.

Хоть и мало что могла сообразить затуманенная крюшоном головка, но девушка поняла, что перед ней подлинное сокровище.

— Это мне? — обрадовалась она, как маленькая девочка при виде куклы с закрывающимися глазами.

— Вам! Подписывайте!.. — пододвинул бумагу барон. — Я говорил, что она не устоит!

Моника поймала взгляд жестоких и жадных глаз барона, и вдруг ей опять стало страшно. Барон Робер усмехнулся.

— Девочка очаровательна. Что ж, пожалуй, мадемуазель Люси недооценивает свое дитя… гм… Принципы к черту! Что не дозволено простым смертным, то дозволено Ротшильдам.

Девушка обернулась на покашливание. Ее глаза встретились с глазами советника, составляющего документ. Он вдруг заговорил:

— Господин барон, позвольте…

— Что вам?

— Их высочество несовершеннолетняя, насколько я понимаю.

— Гм!.. Что вы хотите сказать?

— Необходимы поручители.

— Где их, к дьяволу, достать? Но он прав, — сказал барон Усману Ходже. — Получается несолидно. Заговор против невинности. Кто здесь есть на рауте? Из туркестанцев?

— Господин Валиди. Господин Мустафа Чокай.

— Отлично. Пригласите их сюда. А мы разопьем с принцессой по бокалу… прохладительного. Идите же!

— Валиди и особенно Чокай, так сказать, в орбите «Интеллидженс сервис». Боюсь, они заупрямятся, — заметил Усман Ходжа.

— Хорошо, пойдем вместе, и я скажу им пару слов на ушко. Ха, разве они устоят? Надо кончать! И потом… такое очаровательное создание!

Последние слова он произнес у двери и исчез за портьерой. С минуту стояло молчание. Блаженное состояние расслабленности у Моники не проходило. Вдруг она встрепенулась. Ее поразил и вывел из полузабытья взгляд советника.

Дальше произошло совершенно неожиданное. Молодой человек вдруг стал перед ней на колени, осторожно взял ее руку и поцеловал. Моника даже не успела запротестовать.

— Не бойтесь. Я целую вам руку не потому, что вы принцесса. Я отдаю дань вашей неземной красоте. В юности я мечтал о богинях. Я думал — на греческом Олимпе были такие богини. Вы прекраснее! На вас можно только молиться. Еще немного, еще мгновение позвольте смотреть на вас.

Он вскочил с колен и потянул с софы Монику, ошеломленную, очарованную.

Молодой советник был молод, красив, правда, несколько приторен. Но и приторная красота может привлекать. «Хорошенький мальчик», — подумала Моника, и она почувствовала к нему расположение и доверие.

— Ни слова! — говорил он, беря ее под локоть. — Ни слова! Эти ужасные люди. Барону нельзя верить! Он… он отвратительно поступает с молоденькими девушками, даже с… принцессами… А вы слишком прекрасны даже для принцессы. Он… с вашей матерью. Я не могу, не смею вам сказать. И теперь вы. Это ужасно. Пусть мне будет плохо. Идемте. Где же ваши друзья? Идемте к вашим друзьям. Конечно, у вас есть друзья. Здесь? Где они? Барон сейчас вернется.

Он вывел Монику из гостиной и, бережно поддерживая, провел в сумятицу большого зала, полного гостей. Он дрожал от ее прикосновения. Словно в тумане, девушка вдруг нашла в толпе гостей мисс Гвендолен… Точно кролик под змеиным взглядом, так и опираясь на руку советника, Моника подошла к своей менторше, ожидая неприятной сцены.

Но Моника ошиблась. Холодные глаза мисс Гвендолен не видели ее. Да и как могло быть иначе. Молодой оливковый египтянин восторгался: «Ловцы жемчуга Бахрейна не найдут в море Ормузда таких жемчужин, которые сравнились бы с вашими зубками».

Мисс Гвендолен заметила Монику, лишь когда мистер Эбенезер зашипел:

— Где вы пропадаете, черт возьми? Благодарю вас, господин советник! Вы очень любезны.

Уже в карете он учинил Монике разнос. Она попала в лапы ротшильдовской шайки. Этот красавчик советник — человек барона, способный на всё. О чем с Моникой говорили? Что она им обещала?

Моника все рассказала.

— Милочка, — протянула мисс Гвендолен, — поступок с коленопреклонением красив. Ничего не скажешь. Но тебе пора знать, что у европейцев красивые жесты маскируют всякую пакость. Такие по колено бредут в грязи. Твой рыцарь — лакей и слуга Ротшильда, а все знают, какое чудовище барон.

— Рыцарь — славный мальчик.

— Дрянь! — сказала Гвендолен. В карете прозвучал звук пощечины. В воспитание молодых принцесс азиатского происхождения по собственной инициативе мисс Гвендолен включила некоторое физическое воздействие. За то царственные пансионерки прозвали свою воспитательницу «очковая змея».

Бедная Моника только стиснула зубы, но не заплакала. Обиды она научилась терпеть с детства. Но она не удержалась и, рискуя получить новое внушение, заявила:

— Обезьяна я… в клетке…

— Нелепо, чтобы секретарь или нотариус, пусть хорошенький мальчик, так просто испытывал бы хорошие чувства к девушке, за которой охотится это животное барон… Тебя высосут и вышвырнут на свалку.

— Я уйду…

ОТКРОЙ ДВЕРЬ

Золото облегчает оковы, влияет успокоительнее слов, а крупинка его заставляет опускаться чашу весов до земли.

Ахикар

Долго плакать мадемуазель Люси не могла. От слез неэстетично краснеют веки глаз, предательски выступают морщинки. Прошлое свое Люси похоронила глубоко и основательно. Зачем копаться в пыли воспоминаний?

Она взволновалась страшно, перепугалась даже и… заплакала, но пролила слезинок ровно столько, сколько могло уместиться на ноготке ее изящного мизинчика.

— О ля-ля, до чего вы постарели, мой друг. Если бы вы не назвали себя, клянусь, я… не узнала бы вас.

— И вы не помолодели, Люси, — Молиар любезно ухмыльнулся, и щеки его заходили ходуном, а глазки исчезли в складочках и морщинах. — Но вы всё так же привлекательны. Право, тени прошлого поднимаются откуда-то изнутри, и руки, вот эти руки, готовы принять вас, красавица, в объятия! Как в старину. Не правда ли?

— Мой бог, и вы можете думать о чем-либо таком!

— Что поделать? Воспоминания! И вы неотразимы.

Люси смотрела на Молиара со все растущим страхом: одет он прекрасно — всё от лучшего портного, запонки настоящего золота, в галстучной булавке бриллиант… Сколько дадут за такой камешек? На култышках-пальцах, волосатых, распухших, драгоценные перстни.

Значит, эта тень забытого прошлого вынырнула здесь, в ее номере «люкс», не для того, чтобы просить милостыню. Господи, откуда же он вынырнул? Из самого настоящего небытия. Она и думать о нем забыла и даже не вспоминала в последнее время, когда обстоятельства всё назойливее воскрешали в ее памяти жизнь гаремной затворницы в Бухаре, когда всё чаще и совсем разные люди принимались теребить ее, приставать с делами, с доверенностями, подписями. Ей не давали покоя, у нее откровенно вымогали документы, деньги, золото. И лишь удивительное постоянство в привязанности ее покровителя-барона помогало ей отбиваться от всех настойчивых, грубых домогательств. Она старалась держаться в тени, ничем не возбуждать