такой? Почему впустили! Всякие тут чернокожие! Чего надо?

У себя в Пешавере и вообще в Индии мистер Эбенезер не позволил бы себе разговаривать так грубо даже со своим конюхом-саисом. Там надо поддерживать миф о белом господине, строгом, жестком, но справедливом, снисходительном.

Едва заметным кивком тюрбана визитер адресовал мистера Эбенезера к коридорному, вытянувшемуся у дверей с серебряным подносом в руках.

— Что еще? — заревел мистер Эбенезер. — Визитная карточка? У проклятого туземца визитная карточка?

Пришлось все же взглянуть на визитную карточку.

— Йог! Вот как! Йог Ра-джа-па-ла-чария Маулен! Какого дьявола нужно вам, господин чертов йог? Какое отношение я имею к йогам?

— Мы к их высочеству принцессе Алимхан.

— К черту, к дьяволу! Доверенное лицо госпожи Моники — я. Я уполномочен выслушивать всё, что болтают разные вроде вас. Быстрее! И выкатывайтесь!

Йог еще ниже опустил свой тюрбан и молчал.

— Выкиньте его! — бросился к коридорному мистер Эбенезер.

— Они от их светлости Ага Хана, — шепнул коридорный.

Он произнес имя Живого Бога, слегка задохнувшись от восторга. Имя Ага Хана, во всяком случае его миллионы, хорошо были известны всем в Швейцарии и вызывали трепет. Мистер Эбенезер слегка сник и исчез за портьерой. Йог как будто задремал. Коридорный стоял неподвижно, выставив вперед подносик с белевшей на нем визитной карточкой.

Шурша шелками, вошла мисс Гвендолен.

— Их высочество одеваются. Сейчас пожалуют, — тоном придворной дамы процедила она, брезгливо поглядывая на посетителя. Она считала, что индийские йоги не употребляют мыла. И никто не мог разубедить ее, что именно йоги являют собой образчик опрятности.

— Вы от господина Ага Хана? Мне так доложили. К чему этот маскарад?

— А мы член великого сообщества йогов, — прогудел в бороду йог и очень легко поднялся с ковра. Он галантно поцеловал беломраморную ручку мисс Гвендолен, и нельзя сказать, что эта вольность азиата не понравилась чопорной мисс. При всем том она не скрывала, что очень раздосадована.

Вдруг визитер оживился и, сделав несколько шагов в сторону, стремительно поклонился и бросился целовать подол платья вошедшей Монике. Девушка даже испугалась резкости его движений. Но тут же чувство изумления и радости овладело ею. Из-под надвинутого низко на лоб тюрбана на нее глядело расплывшееся, обрюзглое, но такое знакомое лицо того самого Ишикоча-Молиара, который при-ехал в Чуян-тепа вызволить ее из хлева ишана Зухура, а два дня спустя в Зарафшанских горах разобрал каменную стену хижины и увел ее чуть ли не на глазах страшного Кумырбека.

Боже, как она обрадовалась! И первым побуждением ее было броситься к этому человеку, хотя казалось совершенно невероятным, что он мог очутиться здесь, в далекой чужой Женеве.

Не разгибаясь, всё еще в низком поклоне, йог заговорил по-узбекски:

— Да сохранят тебя, дочь моя, добрые силы мира от необдуманных криков, воплей, изъявлений горя и радости, ибо не миновали бедствия, напасти и опасности для твоей жизни. Но мы рады видеть тебя, ибо и за сто дней не придет в себя от изумления тот, кто увидит твою красоту, о принцесса Востока и Запада.

Предостережение было завуалировано в его болтовне обычным придворным пустословием, но слова «опасности для жизни» он нарочно подчеркнул. Тревога коснулась сердца девушки. Какое счастье, что тюркские языки и, в частности, узбекский не были знакомы мисс Гвендолен. И всё же подозрение вызвало складочку на ее чистом лбу.

— Сядь, дочь моя, — продолжал Молиар, — и позволь рабу своему говорить.

Сам он не садился и стоял в почтительной позе, молитвенно приложив ладони к животу.

— Его светлость Ага Хан шлет свое отеческое благословение своей дочери и совет беречься злых людей. — Он заговорил теперь по-таджикски и выразительно повел глазами в сторону стоявшей за его спиной мисс Гвендолен и вновь вошедшего мистера Эбенезера. — Господин Ага Хан сказал: «Звезда во тьме небосклона страстей человеческих пусть запомнит — мы хотим, чтобы имя Моники не валяли в грязи злые языки по странам Азии и Европы. Мы не желаем, чтобы она сделалась тряпичной куклой, когда ей надлежит носить венец». Не говори ничего, не обещай ничего. Ты слабая девушка, и язык девичий слаб.

В тоне его звучала почти угроза. Он вдруг приблизил голову к лицу Моники и быстро зашептал:

— Не слушай ннглизов, бойся их! Не слушай и посланцев Ага Хана, не поддавайся на его посулы. Берегись его. Жди! Друзья думают о тебе. Жди.

Скороговорка Молиара ничуть не походила на выспренное приветствие, но он опять мгновенно изменил тон, когда выведенная из терпения мисс Гвендолен буквально вклинилась между ним и девушкой и сердито сказала:

— Хоть вы и йог, но будьте любезны говорить так, чтобы было понятно и нам.

Молиар улыбнулся и заговорил на языке дари:

— О, ничего, кроме философских поучений в духе «карамы» йогов! Мы рассыпали перед ее высочеством принцессой Моникой Алимхан с ее соизволения розы мудрости и перлы философии. И в заботах об этом прелестном цветке, Монике, мы напомнили, что, как в старинной сказке, — он устремил напряженный взгляд на мистера Эбенезера, — люди исмаили-ходжа везде, и тут, и там, и на земле, и на небе, и в горах, и на дне озер. Всюду! Всюду! И тот, кто вздумает протянуть руку зла к тебе, о дочь моя Моника, пусть остережется.

Лицо его исказилось, он поднял руки и воскликнул:

— Ассасин! Ассасин!

Отвесив глубокий поклон, Молиар удалился, заносчивый, напыщенный, смешной, но странный. И было непонятно, говорил ли он все это всерьез или просто скоморошествовал.

— Ты нам расскажешь, что он тебе наплел тут, — сказала строго мисс Гвендолен и взглядом пригласила мистера Эбенезера принять участие в беседе.

— Наплел? — переспросила Моника. — Рассыпал цветы красноречия. Так ему приказал Ага Хан.

— Надо мне сказать, наконец, все! Не будь девчонкой!

С некоторых пор мисс Гвендолен нервничала. Близился день, когда жертва большевизма принцесса Алимхан должна демонстрироваться в кругах Лиги Наций.

Тут каждая случайность, каждая пустяковая помеха могла все испортить.

— Что он вам тут наговорил? — сварливым тоном начал мистер Эбенезер. — Чего он болтал про ассасинов. Бред какой-то!

— Ассасин! Ассасин! — закружилась на месте Моника. — Как интересно!

И убежала к себе.

— Ассасины! Исмаилиты, средневековые фанатики-убийцы. Живые боги. Замок Аламут. Сказочки! Стиль нашего Пир Карам-шаха. Мы же серьезные люди, — сухо говорила мисс Гвендолен.

— Кто же ей порассказал?

— Возможно, в Бомбее, когда мы возили ее к этому шуту Ага Хану.

— Значит, этот йог действительно человек Ага Хана. Тогда нам следует во все глаза смотреть.

Мисс Гвендолен делалась все озабоченней. Она медленно прохаживалась по гостиной. Громко, даже звонко шуршало ее платье тяжелого китайского шелка. Лишь теперь мистер Эбенезер