«За золото Кызылкумов мне дадут миллионы». — «Бред. Ты глупенький. Чем плохо нам сейчас. Я царица. Скоро рожу эмиру наследника». Тогда любимец эмира впал в благородное негодование: «Подлость делить тебя с кем-то. Пусть он будет хоть императором. Я тебя увезу силой!» Да, инженер не шутил, и госпожа эмирша поняла это. А когда она увидела, что инженер с горя чересчур часто прикладывается к рюмочке и стал болтлив… она вспомнила библейскую историю про жену Пантефия и…

— Нет, нет! Мой бог, нет… Это старухи гаремные ясуманы. Они подсмотрели, донесли…

— Допустим. И все же, что сделала прелестная периподобная возлюбленная? Она сказала своему царственному супругу: «Твой любимец обманщик. Смотри! Вот тетрадь, куда он записал все сведения о золоте, чтобы увезти ее с собой и продать инглизам!» К счастью, любимец эмира вовремя отряхнул пыль порога дворца и исчез. Эмир послал в дом инженера, и там захватили все бумаги, целый сундук бумаг. Где они? Ты отлично знаешь. Они в сейфах банка. Ты сумела переправить их за границу — в Персию. Мало, что ты обокрала меня любовью, ты украла дело моей жизни.

Люси закрыла лицо руками. Пусть думает, что она плачет. Молиар вскочил и забегал по гостиной.

Мадемуазель Люси с непритворным страхом следила за каждым его движением. Ее голубые глаза суетливо выглядывали между растопыренными пальцами.

— Что ж. Как говорится в одном стихотворении: она коварна и зла.

— О! — простонала Люси.

— Договоримся! — заговорил Молиар и положил на столик исписанный лист дорогой веленевой бумаги.

Люси переполошилась.

— Что это?

— Доверенность на доступ к сейфу с документами, вы не заметили — еще доверенность на право совместного распоряжения с госпожой Бош-хатын, старшей и главной супругой эмира бухарского, всеми вкладами в швейцарских и французских банках фирмы «Ротшильд фрер».

— Это насилие.

— Необходимость! Выслушайте спокойно. Вчера доверенный барона Робера Ротшильда пытался заставить Монику подписать документ такого же характера.

— Мой бог!

— Барон Ротшильд полагает, что Моника может сойти за наследницу.

— А я?

— Моника красива. Моника молода. Наконец, Моника и взаправду наследница, до тех пор, пока она считается дочерью Алимхана.

— Боже мой! Барон чудовище! Он не посмеет.

— Почему же? Девушка ему приглянулась, очень приглянулась, смею вас заверить. А что стоит мсье Роберу вышвырнуть из замка «Шато Марго» некую Люси д'Арвье и устроить новоселье для некоей принцессы Моники Алимхан. О боже правый, принцесса! Это щекочет самолюбие потомка ростовщика. И будут на банкете по случаю новоселья разливать в хрустальные бокалы Маргариты Наваррской чудесные выдержанные вина из замковых подвалов! А!

— Но есть же божеские и человеческие законы! Он не посмеет.

— При его миллионах? Золото для него и бог и закон! Итак, вы подписываете! Учтите, вы остаетесь компаньоном Бош-хатын. Ха, две эмирши распоряжаются капиталами эмира. А дочь эмира, принцесса Алимхан, получает права на свою долю наследства и отбывает на Восток подальше от Женевы и… от господина барона. Мадемуазель Люси д'Арвье ла Гар предоставляется свобода сделаться или не сделаться госпожой Ротшильд.

Хитроумный план с трудом умещался в головке мадемуазель Люси, и она не торопилась сказать «да». Она поглядывала на кнопку звонка. Она еще не решила, выкинуть ли назойливого, неприятного проходимца, осмелившегося вторгнуться в ее мирок и принявшегося ворошить прошлое, или всерьез подумать о его предложении. Но Молиар на то и был Ишикоч — Открой Дверь, чтобы суметь сыграть на главном. Азартный игрок, он пошел с туза, пусть крапленого, но всё же с туза. Он осторожно взял в свою лапищу нежную ручку, тянувшуюся к электрической кнопке, и вкрадчиво заворковал:

— Душечка, будь же такой милой и нежной. Вспомни вечера в Арке. Ковры! Благовония! Сумрак! И двое над листами бумаги! И два лица близко-близко. И нежные локоны сплетаются с жесткими волосами бороды! И… А что если весь мир узнает, что у эмира не было и нет дочери Моники?

— Вы… вы чудовище! — пролепетала мадемуазель.

— И тогда нет никакой бухарской эмирши Люси. И тогда никому не придет в голову отстаивать подпись мадемуазель Люси. И тогда скажут все: была шансонетка Люси, переспавшая сколько-то ночей с эмиром. И тогда обойдутся без вашей подписи. А?

Мадемуазель Люси еще пыталась сопротивляться:

— Вам не поверят.

— А вы забыли фетву верховного мударриса.

— Я показала ее эмиру и… и сожгла.

— А у меня есть копия, и в той фетве сказано, что господина эмира сподобила божественная благодать. Что ребенок родился в его отсутствие через тринадцать месяцев после последней близости с супругой по имени Люси-ханум. Наивно, но, с точки зрения шариата, законно.

— Вы чудовище!

— Несомненно. Итак, ваши подписи!

Перо в ручке мадемуазель Люси дрожало, пока она сумела нацарапать свою подпись, одну, другую.

— А теперь разрешите! — Молиар забрал обе бумаги и крадучись кинулся к выходу.

Через секунду он появился с двумя весьма солидными, облаченными в темные сюртуки, весьма представительными женевцами, в которых и за сто шагов можно было признать почтеннейших представителей почтеннейшего сословия женевских нотариусов, что подтверждалось их очками в массивных золотых оправах, фунтовыми золотыми цепочками поперек жилетов, массивными перстнями на массивных волосатых пальцах от мизинца до указательного, массивными красной кожи портфелями с золотыми монограммами. Поцеловав мокрыми губами ручку мадемуазель, они тут же за столиком заверили подписи Люси дʼАрвье ла Гар, госпожи супруги царствующего эмира бухарского Сеида Мир Алимхана и припечатали свое свидетельство столь массивными печатями, что ими можно было бы пользоваться в качестве холодного оружия на большой дороге между Женевой и Берном в ночной час. Во всех оформленных документах фигурировал в качестве законного и непременного свидетеля и доверенного Молиар Ишикоч, имя которого доставило немало затруднений означенным почтенным господам представителям сословия женевских нотариусов.

— Глубокоуважаемая госпожа эмирша не считает возможным вступать в рассуждения по поводу гонорара, и с вами, господа, расплачусь я, — сказал напыщенным тоном Молиар, вновь и вновь целуя ручки Люси.

Он быстренько выпроводил почтенных нотариусов и удалился сам, посылая воздушные поцелуи мадемуазель Люси и подмигивая ей весьма заговорщицки.

Значительно позже мадемуазель Люси задумалась над одним обстоятельством. А как же почтенная нотариальная контора Женевы пошла на то, чтобы столь поспешно заверить документы? Ей удалось узнать, конечно, окольными путями, что Молиар Ишикоч пребывал в Швейцарии, облеченный самыми официальными полномочиями их высочества госпожи Бош-хатын, царственной супруги эмира бухарского.

К тому же ни для кого не являлось секретом, что та самая нотариальная фирма, которая столь молниеносно заверила подписи Люси, обычно такие операции производит в весьма длительные сроки, уходящие на всякого рода проверки, сверки, экспертизы. И что сокращение сроков допускается в виде редчайшего исключения.