- Притворяться, что вы пытаетесь подбирать слова на сайхетском, - вот он, последний гвоздь в мой гроб. – Вы прекрасно понимаете наш язык и даже улавливаете скрытые смыслы фраз. Поэтому мы, - он небрежным жестом указал на второго, - говорим на нимейском, которого вы не понимаете.

Теперь понятно, откуда этот язык, которого я не знал, всё-таки показался мне знакомым. Даут с охранниками каравана иногда говорил на нём. Подозреваю, что с той же целью: чтобы другие не поняли смысла сказанного, и дело тут даже не во мне.

Седой что-то сказал второму на нимейском и тот, не задавая вопросов, покинул помещение. Я ощутил нутром, что это не просто так. Зачем отсылать того, кто может быть полезен, если я вдруг решу напасть и взять в заложники офицера? Тем более, что руки у меня не были связаны. Да, бежать мне не дадут, но кто его знает, что мне, Белому Дьяволу, стукнет в голову. Либо старший понимал, что ничего такого я предпринимать не собираюсь, и, откровенно говоря, был совершенно прав.

Либо хотел поговорить по душам. Что, конечно, может оказаться лишь одним из способов вытащить из меня полезную информацию.

- Я почти тридцать лет не видел никого из вас, - задумчиво произнёс седой, - и вот... появляешься ты. Говоришь, что оказался у нас совершенно случайно, но при этом с момента твоего появления регион страдает от активности дайхеддов, которой не замечали несколько лет.

- Понимаю, - соглашаюсь я. – Но это не значит, что это связано со мной.

- Может, и не значит. Может, всё это простое совпадение, - спокойным тоном прокомментировал он. - Тем более, что наши с ними отношения вряд ли можно назвать дружескими. Однако где вы так хорошо выучили язык?

- У меня просто память хорошая, - ответил я, пытаясь ухватиться за соломинку. – Пока был здесь, слушал, запоминал. Айюнар помогала с переводом.

- Вадим, как это у вас говорится: при всём уважении, - он сделал паузу. – Так вот, при всём уважении, за несколько недель выучить так язык невозможно. Мы подняли записи с камер наблюдения, провели беседы не с людьми, которые с вами контактировали.

В суматохе последних событий я как-то совсем забыл, что передо мной далеко не отсталые бедуины. Похоже, что мой цирк с изображением акцента приказал долго жить.

- Так вот скажу я вам, Вадим, чтобы так говорить на сайхетском, надо не то что прожить в языковой среде несколько лет, надо чуть ли в ней не родиться, - снова пауза. – Ничего не хотите мне рассказать? Вадим, вы поймите, но как бы это банально не звучало, лучше вам сейчас всё рассказать мне, чем потом кому-то другому, кто не будет к вам столь благосклонен.

И что он хочет этим сказать? Что он как-то по особому относится ко мне? И что мне отобьют почки при первой же возможности, заставив взять на себя все грехи этого и моего мира? Что ему рассказать, если я толком сам ничего не знаю? Разве что… ну, а что я теряю?

- Я думаю, что я жил несколько лет в пограничном городке. В детстве, - уточняю я. – Но я не помню, чтобы меня обучали местным языкам. Я даже толком не был уверен, что жил здесь, пока не увидел городок собственными глазами. Это были всего лишь яркие, но обрывчатые детские воспоминания, я вообще думал, что мы жили где-то на юге.

- Да, - седой даже не изменил позы. Ему бы сейчас очень пошло затянуться сигаретой, так, для полноты образа, вот только я ни разу не видел курящего сайхета. – У вас есть такие места. Ваш мир хоть и отличается от нашего, но…

Казалось, он хочет о чём-то сказать, но его всё время что-то останавливает. Будто он испытывает сомнения, но какое-то острое любопытство внутри него постоянно борется с этими сомнениями.

- Интересно, интересно… - в полной задумчивости произнёс седой, и тут же слегка изменившимся тоном с еле уловимыми нотками металла в голосе продолжает. – Сначала вы пришли в наш мир, принесли болезни. Умерло много людей. Почему пришли, вы не говорили. Потом вы стали убивать нас.

Ну вот, сейчас на меня повесят ещё и грехи моего отца, о которых, кстати, я ничего не знаю, и грехи всех, кто когда-либо побывал в этом проклятом городке. Я ведь реально ничего не знаю о том, что происходило здесь тридцать лет назад. Большими буквами: НИЧЕГО! Чем занимался мой отец, чем занималась моя мать, имели ли они непосредственное отношение к войне. Я ведь даже толком не успел обойти городок, чтобы осмотреть его. Мне хватило тогда одной встречи с чужаком, который посмотрел на меня, когда я стоял на крыше, чтобы испытать острое желание свалить обратно.

- Мы, правда, тоже убили ваших порядочно, - внезапно сообщает седой с грустным удовлетворением. – Но всё-таки нам тогда худо-бедно удалось договориться и прекратить ту бессмысленную бойню. Мы даже стали пробовать получать взаимную выгоду из наших отношений. К тому же Красные пески стали распространяться по пустыне – та ещё напасть, которой, кстати, до вашего появления здесь не было.

- Не могу знать. Всё, что мне известно, я уже сообщил, - отвечал я на языке сайхетов, уже не пытаясь скрыть свои познания в нём. – Виноват лишь в том, что имею шило в одном месте, которое заставило меня пуститься в это путешествие, будь оно неладно.

Седой лишь улыбнулся, небрежно кивнув, и снова углубился в историю.

- А потом вы внезапно ушли, забрав всё, что можно и запечатав проход, - говорит он. Только сейчас я подумал, что он вообще-то мне никак не представился, и я понятия не имею, как к нему обращаться.

Видимо в моём лице, что-то изменилось. Он сделал неопределённый жест рукой.

- Что, ты думал, мы не проверим? Несколько тысяч человек, с которыми у нас был подписан Договор, внезапно снимаются с места – мы должны были убедиться в том, что вы ушли. И естественно, нам было интересно узнать, откуда вы появились. Мы прошли до заваренных ворот и до того самого прохода, посредством которого ты сюда попал. И под «запечатали» я вовсе не имею в виду то же самое, что навестить замок, или заварить ворота. Нет. Мы попытались пройти тем самым коридором, послали двух добровольцев… И догадываешься, что с ними произошло?

-