Комната пять на пять, по сути, каменный мешок, разве что стены его отделаны гранитными плитами, а не обычными валунами, как мы обычно представляем себе средневековые казематы. Низкий давящий потолок. Тусклый источник света под потолком в виде всё того же матового шара, который, видимо либо был разряжен, либо изначально не был способен светить сильнее. Стол, стулья, привинченные к полу.

Да, Айюнар оказалась права, меня трясли по максимуму. Нет, бить меня не били, я и так был побит достаточно в ходе сражения, так что лишний тычок под рёбра мог меня элементарно убить, пробив осколком кости лёгкое.

Нет, они действовали по-другому, но от этого не менее изматывающе. Допросы проходили сначала в строго обозначенное время, а потом вдруг меня стали таскать совершенно без всякой регулярности.

Братья Сет и Дейс при этом продолжали нести свой пост у моих покоев, в то время как меня уводили люди из прибывшего пополнения, при этом иногда их лица были закрыты масками, и, признаюсь, этот факт меня заставлял порядком нервничать.

Пару раз они зачем-то меняли место допроса, и выматывали меня, выматывали и выматывали, заставляя по сотне раз отвечать на одни и те же вопросы, а когда я вдруг (ещё бы!) где-то выражал неуверенность или ошибался, начинали давить с новой силой, указывая на нестыковки в показаниях и требуя признаться в том, в чём я признаться элементарно не мог.

Минимум каждый вечер ко мне приходил врач, теперь уже другой, а не тот, что был приписан к гарнизону и колол мне якобы общеукрепляющие витамины и противовоспалительные препараты. Доктор, конечно, для проформы меня осматривал, хоть и довольно профессионально, делал перевязки, если требовалось, но что касается уколов... я вообще ни разу не уверен, что эти инъекции не имели ещё какого-нибудь дополнительного эффекта.

Иногда мне казалось, что я не могу вспомнить, что делал в течение нескольких часов, или мне так казалось, я был уже ни в чём не уверен. Дни слились в одну сплошную линию без различимых границ: поспал, поел, на допрос, поспал, поел, на допрос… Так что ни разу не удивлюсь, что меня пичкали чем-то покрепче обычных витаминов, и скидывать со счетов фармацевтические познания сайхетов было бы опрометчивым шагом.

Думаете, я страдаю паранойей? Кто его знает, может быть и страдаю. Не в том я положении, чтобы пылать доверием к людям, которые видят во мне шпиона, диверсанта, и вообще наше прошлое, моего и их народа, щедро спрыснуто кровью. Айюнар сказал – была война. Причины вроде бы лежали на поверхности, но с учётом других обстоятельств, которые стали мне известны, возможно, всё гораздо сложнее, чем кажется.

Когда меня привели на последний из допросов, я впервые увидел сайхета в мундире. Не в той полевой форме, что носила охрана каравана или гарнизон крепости, а в самом натуральном мундире. Да, он отличался от того, что я привык видеть на наших военных, или тех, что носили натовцы, но это однозначно был мундир.

Не было на нём странных больших обшлагов, лацканов или вычурных аксельбантов. Нет, всё было довольно скромно, и в то же время, чётко указывало, что перед тобой не какой-то там гражданский.

Мундир имел тёмно-песочную однотонную расцветку, небольшие позолоченные пуговицы с изображением символа сайхетов. Погонов не было. Но были нарукавные шевроны, в том числе всё с тем же символом, а также золотые ромбы на воротнике-стойке, которые, должно быть и служили обозначением звания.

Я даже невольно улыбнулся, когда увидел эти ромбы, так как сразу вспомнил обозначения воинских званий в РККА до того, как там ввели погоны. Удивительно, однако, как люди приходят к одним и тем же идеям даже если их разделяют глубины космоса или иные подобные границы между мирами.

Нимейцы, значит, судя по шевронам Даута, использовали для обозначения званий полоски на рукавах, а сайхеты с дайхетами – ромбы шпалы и прочие фигуры на воротниках.

На мой взгляд, однако, погоны всё-таки были гораздо практичнее и информативнее, учитывая их расположение на форме.

В общем, чем-то костюм напоминал военную форму какого-нибудь богатого ближневосточного государства, что и не удивительно, учитывая окружающий ландшафт. Было бы странно, если проживая в пустынных районах, военные бы носили форму цвета морской волны. Тут я вспомнил, как Айюнар рассказывала мне про океан, наличие которого, скажу честно, мне казалось чем-то нереальным, и мне подумалось, что там как раз форма может выглядеть несколько иначе.

В комнате кроме меня находились двое: один - старше меня лет на десять, если оценивать исключительно по моим субъективным критериям и представлениям о том, как должны выглядеть люди соответствующего возраста. Этого я уже видел. Второй был старше меня раза в два и тут никаких сомнений быть не могло. Он был седой, как лунь, и его седина на фоне довольно смуглой кожи медного оттенка, как и у всех сайхетов, выглядела, на мой взгляд, довольно необычно, но в то же время очень даже благородно. Егоя видел в первый раз.

При этом первый постоянно сверлил меня своими слегка прищуренными глазками, обрамлёнными в ажурную сеточку морщин. Поначалу я решил было, что это типа его такой способ давить на допрашиваемого - прищуриться и давить, давить взглядом, но быстро смекнул, что это его естественное выражение лица.

Второй, тот, что старший, молчал. Вопросы задавал младший. И начал он сразу по-русски, причём владел он языком на очень и очень хорошем уровне, практически, как Айюнар, что как бы должно было произвести на меня впечатление и с ходу отмести уловки с моей стороны по типу "моя твоя не понимать, сами мы не местные, поезд тронулся, а документы на той стороне остались".

Иногда он переходил на сайхетский. Иногда ещё на какой-то язык, которого я не знал, но который всё равно казался мне знакомым. Если наречие дайхетов, которое было близко языку сайхетов, я ещё мог распознать и примерно понять, о чём идёт речь, то этот язык для меня был тайной за семью печатями. Это была даже ни речь дайхеддов, которую я на слух не спутаю ни с какой другой.

Когда молодой переходил на это язык, старый довольно улыбался и отвечал на нём же. Вот же твари! Ведь они точно меня обсуждают! Просекли, что я по-ихнему соображаю, и решили перейти на язык, который мне точно будет не понятен. Можно хоть что говорить – всё бесполезно, ничего не пойму.

И этот момент заставил меня в очередной раз задуматься о