Барон Хартман, проследив за взглядом Муре, также посмотрел на дам через распахнутую дверь гостиной. Он рассеянно слушал их болтовню, пока молодой человек, горевший желанием убедить своего собеседника, увлеченно описывал придуманный им механизм торговли новинками. Этот механизм был основан на непрерывном и быстром обороте капитала с помощью многократного вложения денег в товары, постоянно обновляемые в течение года. Например, в нынешнем году его капитал, составлявший всего пятьсот тысяч франков, совершил такой оборот четырежды и дал прибыль, которую можно было получить с двух миллионов. Впрочем, это жалкие гроши, и он, Муре, уверен, что в будущем легко сможет удесятерить свои доходы, проведя такую операцию в некоторых секциях магазина пятнадцать, а то и двадцать раз.

– Поймите, господин барон, все основано на этой вот механике. Она элементарна, просто я первый разработал ее. Итак, нам не нужны крупные средства. Единственная наша задача – как можно скорее сбывать закупленные товары, быстро заменяя их другими, что позволит получать все бо́льшие проценты с вложений. Таким образом мы можем удовлетвориться самой скромной прибылью, и вот почему: наши общие расходы составляют шестнадцать процентов, а поскольку мы никогда не накидываем на любое изделие больше двадцати процентов, прибыль магазина составляет самое большее четыре процента; тем не менее в конечном счете мы получим миллионы, поскольку будем торговать огромным количеством товаров, непрерывно обновляя ассортимент… Вы меня поняли, не правда ли? Нет ничего проще!

Тем не менее барон опять скептически покачал головой. Он и сам нередко пускался в самые дерзкие финансовые авантюры, о которых до сих пор вспоминали с восхищением, – например, во время первых попыток осветить улицы с помощью газа, – но сейчас все-таки не мог избавиться от сомнений и упрямо держался своей линии.

– Я все понимаю, – ответил он. – Вы продаете дешево, чтобы продать много, и продаете много, чтобы продать дешево… Прекрасно! Но ведь для начала товар нужно сбыть, и я повторяю свой вопрос: кому вы намерены его продавать? Каким образом надеетесь обеспечить такой грандиозный сбыт?

Муре помешал ответить внезапный взрыв общего смеха, раздавшегося в гостиной: его вызвали слова мадам Гибаль, которая объявила, что воланы из старинного алансонского кружева уместны только на корсаже.

– Но корсаж как раз и был отделан кружевом сверху донизу, дорогая моя, – возразила графиня де Бов. – Ах, я в жизни своей не видела ничего более роскошного!

– Прекрасная мысль! – воскликнула мадам Дефорж. – У меня как раз где-то завалялось несколько метров алансонского кружева. Нужно будет поискать его, пригодится для отделки.

Голоса упали до шепота, в нем зазвучали цифры, дискуссия подогревала страсть к покупкам: в мечтах дамы набирали кружева целыми грудами.

– Поверьте мне, – сказал Муре, когда настала тишина, – можно продать все, что угодно, если подойти к этому с умом! Вот в чем залог успеха.

И Муре начал описывать со своим провансальским пылом в ярких, образных выражениях конкретные правила новой торговли. Первое условие: сказочное изобилие товаров, собранных в одном месте, по принципу взаимного сочетания или, напротив, выгодного контраста; второе: постоянное наличие товаров, особенно сезонных; третье: искусное расположение секций, где женщины невольно переходят от прилавка к прилавку, покупая все подряд – нитки, ткани, манто, постепенно одеваясь и тут же попадая в новые секции, где поддаются искушению приобрести что-нибудь совершенно бесполезное, но красивое. Далее он начал превозносить систему твердых цен. Главный, революционный переворот в его коммерции состоял именно в этой находке. Старинная мелкая торговля агонизирует именно потому, что не выдерживает конкуренции с его фирменными товарами по низким расценкам. Отныне эта конкуренция разворачивается на виду у публики: обходя прилавки, люди узнают реальную стоимость товаров; каждый магазин вынужден снижать цены, довольствуясь хотя бы скромной прибылью; плутовать уже бесполезно, и так же бесполезно надеяться сбыть материю по двойной цене; отныне система торговых операций, твердый процент на цены всех товаров, денежные вложения в систему сбыта, честные и открытые, – вот в чем залог коммерческого успеха. Не правда ли, удивительное новшество?! Оно произведет революцию в торговле и преобразит Париж, ибо зиждется на знании женской натуры.

– Я знаю женщин, а на остальное мне плевать! – воскликнул Муре с грубой прямотой, захваченный страстью к своему делу.

Похоже, это пылкое признание несколько смягчило барона Хартмана. Теперь он улыбался уже не так скептически и взирал на своего молодого собеседника куда более приязненно, мало-помалу проникаясь его воодушевлением и даже ощущая к нему симпатию.

– Тише, тише! – прошептал он с отеческим видом. – Они могут вас услыхать.

Однако дамы теперь говорили все разом, да так увлеченно, что не слышали даже друг друга. Графиня де Бов продолжала описывать все тот же бальный наряд – тунику из розовато-лилового шелка с большим декольте, отделанную кружевными воланами на корсаже и такими же бантами на плечах.

– Вот увидите, – восклицала она, – я собираюсь заказать себе такое же из атласа!..

– А я предпочитаю бархат, – перебила ее госпожа Бурделе. – Мне удалось купить отрез, по случаю…

Госпожа Марти спрашивала:

– А почем теперь шелк?

Затем их голоса и вовсе слились в неразличимый хор. Мадам Гибаль, Анриетта, Бланш и все прочие отмеряли, отрезали, перекраивали. Это была подлинная вакханалия наслаждения тканями, воображаемое разграбление магазинов, страсть к роскошным туалетам, о которых можно только мечтать, упоение всеми этими материями и нарядами, такими же вожделенными и согревавшими им душу, как теплый воздух, что согревал их тела.

Муре все же бросил взгляд в салон. Потом в нескольких фразах, сказанных на ухо барону Хартману – так иногда мужчины поверяют друг другу свои любовные интрижки, – закончил описание механизма крупной современной торговли. И тут на вершине пирамиды уже перечисленных доводов воздвигся последний, решающий – эксплуатация женщины. Все нацелено на нее – непрерывный оборот капитала, демонстрация обилия товаров, их соблазнительная дешевизна, выраженная в цифрах на ценниках, внушающих доверие. Женщина – вот что стало предметом конкуренции новых магазинов, добычей, которую они заманивают в ловушку непрерывными скидками и распродажами, ослепляя зрелищем своих витрин. Они, эти магазины, уже разбудили в ней новые желания, расставили ей западни, в которые она неизбежно попадается, уступая сперва своим нуждам хорошей хозяйки, затем – женскому кокетству, а дальше неизбежно становится их беспомощной жертвой, обреченной на съедение. Постоянно расширяя ассортимент товаров, рекламируя самые роскошные из них как самые доступные, магазины превращаются в коварные ловушки, опустошают кошельки и обирают семьи, завораживая женщину требованиями все более и более разорительной моды. Она, женщина, и прежде была владычицей, восхваляемой льстивыми подданными даже за свои слабости, но теперь эту королеву вынудят расплачиваться за любую прихоть каплей своей крови. В Муре, при всем его внешнем лоске, иногда проглядывала алчность торговца-иудея, продававшего женщину «на вес»; он воздвигал для нее храм, окружал сотнями услужливых продавцов, создавал целый ритуал для нового культа; непрестанно думая о женщине, он днем и ночью изобретал все новые и новые средства обольщения, а выпуская свою жертву из магазина, измученную, с опустошенным кошельком и издерганными нервами, испытывал к ней скрытое презрение мужчины, которому женщина имела глупость отдаться.

– Завоюйте женщин, – с циничной усмешкой шепнул он барону, – и вы завоюете весь мир!

Теперь барон все понял. Услышанного ему было достаточно, остальное он угадал сам, и этот способ галантного порабощения женщины приятно возбудил его, напомнив об утехах молодости. Он понимающе кивал: теперь этот изобретательный пожиратель женщин вызывал у него искренний восторг. Это было гениально. Но тут он, сам того не зная, повторил слова Бурдонкля, подсказанные ему долгим жизненным опытом:

– А вы не боитесь, что они вам отомстят?

Вместо ответа Муре пренебрежительно пожал плечами, словно говоря: «Мне принадлежит все, а я не принадлежу никому». Женщины доставят ему богатство и наслаждение, а потом он выкинет их прочь, и пусть ими довольствуются