Шрифт:
Закладка:
— Как по-арабски будет «Независимость»?
— Истикляль.
— Это очень крепкое слово, как вино вашего дедушки — оно сильнее благодарности… Ну и ну, я засыпаю в кресле…
— Там для вас приготовлена постель.
— А как же вы?
— Я собираюсь объехать ферму на джипе. Ребёнком я часто играла в апельсиновых рощах… с мальчиком, которого убили в Италии. Поль обычно прятался за деревом и наблюдал за нами.
Не снимая одежды, Филипп лёг на свою кровать в комнате полной книг, спортивных трофеев и клубных вымпелов.
На противоположной стене в рамке из лимонного дерева висела фотография аспиранта в форме. Аспиранту было лет двадцать, на левой щеке — ямочка, и казалось, что он разглядывает гостя с заговорщической улыбкой. Филипп погрузился в сон, и улыбка юного покойника была с ним.
Когда он проснулся, Изабель сидела рядом. Она протянула капитану стакан воды со льдом.
— Вы спали два часа, — сказала она.
Он заметил, что она переоделась — вместо лёгкого набивного платья, в котором она выехала из города Алжир, на ней была грубая льняная рубашка, пара старых джинсов и полотняные ботинки, а на кожаном поясе висел револьвер в отполированной до блеска кожаной кобуре.
— Мне не нравится, когда женщины играют в солдатиков, — сказал он.
— Я не хочу, чтобы меня изнасиловали и перерезали горло в нескольких ярдах от дома, потому что мне нечем было защитить себя. Мой дедушка был слишком расстроен, чтобы сказать это — мы хотим удержать эту землю, потому что здесь родились и сделали её такой, какая она есть. Мы имеем на неё такое же право, как поселенцы Дальнего Запада, которые остановились в своих крытых фургонах на берегу реки, где не было ничего, кроме горсточки индейцев. Они построили свои хижины и стали возделывать землю. Только американские поселенцы убивали индейцев, тогда как мы — заботились об арабах. Было бы безумно, несправедливо, немыслимо изгнать нас с этой земли, которую мы первыми начали обрабатывать со времён римлян, из этих домов, которые мы построили… Что, ради всего святого, мы сделали вам, вам, людям из Франции? В 1943 и 1944 годах мы пошли сражаться за вас. В то время мы любили Францию больше, чем вы можете себе представить, а наши братья и женихи погибали в грязи Италии, на пляжах Прованса и в лесах Вогезов. Почему вы хотите бросить нас?
Изабель была очень взволнована, заламывая руки перед капитаном, по её щекам текли слёзы, которые она даже не вытирала.
Эсклавье взял её за руку и нежно привлёк к себе. Он был тронут, видя как элегантная куколка, кокетка из Соснового клуба, превратилась в «пассионарию» Алжирской земли.
Изабель легла рядом с ним. Он расстегнул на ней пояс и отбросил в угол комнаты вместе с оружием.
Позже, когда Изабель пыталась вспомнить, как всё произошло, вспомнить она ничего не могла — только волну, которая накатывала издалека, вздымалась над ней, разбивалась о неё и захлёстывала её, увлекая за собой в круговерти песка и золота.
В другой миг она думала, что стала землёй Алжира. Воин, склонившийся над этой землёй, оплодотворял её своей силой, и благодаря их союзу она навсегда сделалась частью него.
Впервые она познала наслаждение, и когда волна отступила, оставив её на берегу, когда она увидела Филиппа, лежащего рядом с ней, обнажённого, но ни в коем случае не бесстыдного и отталкивающего, каким до сих пор казалось ей тело любого мужчины, она ощутила, что никакая беда больше не постигнет её, что Алжир спасён и все опасности рассеялись.
Она погладила его шрамы, сначала робко, кончиками пальцев, потом поцеловала их.
Вечером они гуляли рука об руку по апельсиновым рощам. С ними был и старый Пелисье в своём инвалидном кресле.
— Я объяснила Филиппу, — сказала ему Изабель.
Старик провёл рукой по своим бакенбардам.
— Должно быть это было непросто, раз вы подняли столько шуму по этому поводу. Ты действительно думаешь, что он понял только потому, что ты потёрлась об него, как влюблённая кошка?.. Ну, как бы то ни было, теперь у него в городе Алжир есть кое-что достойное защиты.
— Что?
— Ты.
Ночь Изабель и Эсклавье провели у Пелисье. Волна накатила и снова захлестнула Изабель, а Филипп больше не пытался бороться с охватившей его страстью.
Посреди ночи пришёл слуга и разбудил их. Они вышли из дома — в небе стояло красное зарево, подожгли соседнюю ферму.
Ферма Мюрсье была одной из старейших в округе — её основал один из офицеров Бюжо через несколько лет после завоевания, ушедший из армии, чтобы осесть в Алжире.
Опираясь на свои палки и принюхиваясь к воздуху, старый Пелисье продолжал без умолку ругаться. В конце концов, он потерял сознание, и его пришлось уложить в постель. Изабель решила остаться на ферме, и Филипп возвращался обратно в город Алжир один, на машине молодой женщины. Прежде чем оставить её, он сказал:
— Я бы хотел познакомить тебя с Диа.
— Кто это — Диа?
— Негр, наш полковой врач. Для некоторых из нас, особенно для меня, он играет чрезвычайно важную роль. Если бы у меня, как у доброго христианина, однажды возникло бы желание пойти на исповедь, в качестве отца-исповедника я выбрал бы Диа.
— Что это значит?
— Что может быть я влюблён в тебя, может быть, по-настоящему влюблён, но я бы очень хотел, чтобы Диа сказал мне это.
* * *
Капитан Буафёрас договорился встретиться со старшим инспектором Пуастоном в баре по соседству с «Мавританией». Он знал инспектора ещё в Сайгоне, когда тот работал с китайской общиной.
— Они немного опасаются меня, — сказал инспектор, — потому что я родом из Индокитая, но, по крайней мере, я знаю свою работу и не обманываю себя… Город Алжир находится в руках мятежников. У нас есть имена всех лидеров ФНО. Мы знаем, где они скрываются, но не можем их тронуть. В Алжире действуют те же законы, что и во Франции — они не позволяют нам предпринимать какие-либо действия. Полиция и жандармерия заняты тем, что следят друг за другом, и каждый готов донести на своего соперника, если тот допустит малейшее нарушение. Сделать тут можно только одно… на мой взгляд. Пускай парашютисты займут Касбу — целой дивизией. Мы бы держали их в
