Шрифт:
Закладка:
Геолог по-прежнему болтал о нефти, антиклиналях и графолитическом песчанике. Все с умными видом кивали.
* * *
Лейтенант Пиньер в одиночестве пил в пивном ресторанчике «Лотарингия». Он пытался написать сестре Мерля письмо, но один за другим порвал уже несколько черновиков. Всё было кончено. Что можно было ответить на это заявление молодой девушки:
«Я так сильно любила Оливье, что мне невыносима мысль видеть рядом с собой его лучшего друга…»
Пиньер повертел в уме несколько стандартных фраз, типа: «Жизнь продолжается» и «Ничто не вечно», но на бумаге они выглядели бессмысленно и мерзко.
Пиньер больше не мог выносить своё ужасное одиночество. Он заказал двойной коньяк и решил наведаться в подпольный бордель, где, как ему сказали, можно найти вьетнамскую девушку… Завтра он будет искать спасения у Диа, который возьмёт его порыбачить со спиннингом, что сделалось последней страстью доктора. Потом они приготовили бы себе рыбный суп и напились так, что валялись бы на сером песке пляжа.
* * *
— Разве вы не знаете, как есть палочками для еды? — спросил Марендель у Кристины. — Это не так уж сложно — вы держите одну палочку неподвижно, а другую используете как рычаг. Нет, поднимите их немного повыше… Попробуйте ещё раз.
Они были в маленьком вьетнамском ресторанчике, который совсем недавно открылся в начале бульвара Сен-Санс. Кроме них в помещении были только с полдюжины нунгов в чёрных беретах, принадлежащих к личной охране главнокомандующего, два аджюдана колониальной пехоты и какой-то полукровка.
Кристина Белленже отложила свои палочки для еды и ела рис ложкой. Она была удивлена и втайне восхищалась своим приключением: этим импровизированным ужином с молодым капитаном парашютистов.
Поскольку он был на пять лет моложе, то показался ей грустным и неприкаянным юным парнишкой с большой пытливостью и живым умом. Она удивилась, когда он признался, что кадровый офицер и служит в армии с девятнадцати лет.
В музее Прадо[199], в маленьком закутке рядом с залом, посвящённому искусству Сахары, она занималась снятием гипсового слепка с неолитического черепа, который сама и нашла в Гардайе. Как раз, когда она вытирала руки испачканные гипсом, зашёл робеющий капитан, держа в руке красный берет.
— Прошу вас, мадам, не могли бы вы сказать мне, куда подевался гид? Я никого не могу найти в музее даже чтобы заплатить за билет.
Она рассмеялась:
— Вам так не терпится заплатить за свой билет?
— Нет, но я ищу каталог с какой-нибудь информацией о тех первобытных рисунках, найденных в Сахаре…
— Это всего лишь копии, оригиналы находятся в Тассилин-Адджер.
— Я даже не знаю, где находится Тассилин-Адджер. Видите, как сильно мне нужен каталог или гид!
Таким образом, Кристина Белленже, преподаватель этнологии в университете города Алжир, вымыв руки и сняв халат, весь день играла роль гида для молоденького капитана.
Никогда ещё у неё не было такого внимательного и страстно заинтересованного ученика — в результате добросовестная и непритязательная Кристина просто блистала. Она пустилась в самые смелые сравнения, рисуя в воображении историю тёмных веков Магриба с такой же лихостью как и достойный мэтр Э.‑Ф. Готье[200]. Капитан пригласил её на ужин. Теперь уже он вёл беседу, посвящая её в тайны вьетнамской кухни, рассказывая ей о Дальнем Востоке, о войне в Индокитае, чью сложность и запутанность она никогда не осознавала, о вьетминьцах, к которым он явно проявлял определённую симпатию.
Когда позже он провожал её домой, Кристина пригласила его выпить. Только открыв тяжёлую, обитую гвоздями дверь своего старого арабского дома, она вспомнила, что мужчины для неё ничего не значат, что она решила обойтись без них и обустроить всю свою жизнь вокруг работы. Но капитан был скорее дитя, чем мужчина, со своим забавным хохолком светлых волос на макушке.
* * *
«Я не пойду», — сказал себе Распеги.
Буден, развалившись в старом расшатанном кресле с детективным романом в руке, с довольным видом курил трубку.
— Что ты думаешь о женщинах? — внезапно спросил его полковник.
Буден с удивлением выглянул из-за своей книги:
— На самом деле я не слишком много о них думал…
И вернулся к чтению. Распеги посмотрел в окно на море и толпу купальщиков на пляже. Мимо прошёл араб, неся что-то вроде канистры с мороженым.
— Мороженое… Мороженое… Холодное как снег… Пятьдесят франков…
«Ладно, я пойду, но в штатском, — решил полковник. — И скажу ей, что если она не собирается спать со мной сегодня вечером, то может проваливать в любое другое место: разбитная смуглянка с Менорки, которая начинает бить крупом, завидев пару кальсон… Узнай об этом Эсклавье или Глатиньи, я бы выставил себя на посмешище. С Буденом никакой опасности нет — у него соображения не хватит».
Полковник ушёл переодеться в свою комнату — когда он вернулся, Буден по-прежнему читал.
— Куда-то идёшь? — спросил майор.
— Да, подумал, что съезжу в город, посмотрю, что показывают в кино, может быть, переночую в отеле.
— Тогда увидимся завтра.
— Увидимся.
Буден бросился в комнату, чтобы надеть выходную форму. Он был уверен, что полковник отправился повидать свою шлюшку с Менорки. Этим вечером Буден собирался поужинать в «Посольстве провинции Овернь», плотно поесть сосисок с капустой, пока все его соотечественники благоговейно слушают его рассказы и пересчитывают его медали. Они упрашивали взять с собой полковника, но тогда ужин потерял бы всю свою пикантность, поскольку центром притяжения стал бы Распеги.
* * *
Конче было семнадцать, у неё были тёмные кудри и выпуклый лоб юной козочки. Красная юбка подчёркивала тонкую талию, а блузка — упругую молодую грудь. Едва заметные усики оттеняли её полные губы, густо намазанные тёмно-красной помадой.
Весь Баб-эль-Уэд высовывался из окон, ожидая обещанного появления полковника, с которым она выходила в свет. Полетт, её подруга и заклятый враг, стояла рядом с ней у дома Мартинесов, чтобы узнать — «настоящий ли это полковник». Конча топнула ногой.
— Мira[201], я ведь уже говорила тебе. Он полковник — я даже видела его нашивки, по пять полосок на каждом плече.
— Ты их видела?
— Ну, почти. Ты — чудовище! Приходил парашютист, заговорил с ним о его джипе и назвал полковником.
— Хорошенькая
