Шрифт:
Закладка:
— Знаете, Айша, ваши революционеры 1789 года были немало заняты моей семьёй… в основном, отрубая головы. Не хотите ли сигарету?
Она взяла одну, но он видел, что девушка не привыкла курить. Губы намочили бумагу, табак рассыпался между зубами, и она постоянно кашляла.
Айша была прекрасна, как те фрукты, которые они ели утром на завтрак на террасе Сен-Рафаэль — яркая и сочная, с упругой молодой грудью и от природы алыми губами. Он представил её крепкие загорелые бёдра под лёгким платьем и устыдился этой мысли.
— Мне пора, — вдруг сказала она.
И напустила на себя нахальный вид, который ей совсем не подходил.
— Вы бы зашли так далеко, чтобы проводить меня домой?
— Конечно.
— Я живу в Касбе.
Де Глатиньи оплатил счёт и взял её за руку — кожа была мягкой, с нежным пушком. Он поймал такси.
— Улица Баб-Азун, — сказала она водителю, — да, всё верно, у входа в Касбу.
Водитель-европеец поморщился.
Незадолго до нужного места такси остановил патруль. Айша крепко прижала к себе свою сумку. Увидев де Глатиньи, сержант отдал честь и махнул рукой, чтобы они проезжали.
Вход в Касбу перекрывало сетчатое заграждение из колючей проволоки, и его охраняли зуавы в стальных касках, державшие пальцы на спусках своих автоматов. У них были напряжённые вытянутые лица напуганных людей.
Де Глатиньи шагнул через брешь в заграждении, по-прежнему держа Айшу за руку.
— Мадемуазель с вами, господин майор? — спросил толстый капитан в тесноватой форме, но с живыми глазами и дружелюбным голосом.
— Да, капитан.
Капитан махнул девушке рукой, чтобы та проходила, но остановил де Глатиньи.
— Простите, господин майор, но вы не можете идти дальше. Вы не вооружены, мне следовало бы выделить патруль, чтобы сопровождать вас.
Айша обернулась со злорадной усмешкой.
— Я хотел бы увидеть вас снова, — сказал де Глатиньи.
— Завтра в то же время, на том же месте, господин майор Жак де Глатиньи… И спасибо вам за мою сумку.
Она начала подниматься по лестнице, её юбка развевалась вокруг ног.
Скучающий капитан зуавов попытался завязать разговор. Он сказал де Глатиньи:
— В Касбе до сих пор живёт парочка-другая европейцев и довольно много евреев. Интересно, как долго это продлится…
Итак, капитан подумал, что Айша была еврейкой или европейской девушкой. Де Глатиньи не видел причин разочаровывать его. Он спросил:
— Неужели всё так плохо?
Капитан всплеснул руками:
— Ещё хуже. Мы абсолютно не контролируем сотню тысяч арабов в Касбе. Чтобы пройти несколько метров нам нужен взвод сопровождения… Так что мы обнесли их заграждением, точно кроликов в клетке. Это глупо. Мы просто ставим заграждение перед бастионом ФНО. Да, господин майор, вот до чего дошло.
Ни красная кефаль, ни кальмары не доставили де Глатиньи радости, а розовое вино, казалось, отдавало уксусом.
* * *
Айша бегом взбежала по лестнице, распугав кошек, которые тут и там поедали отбросы возле тяжёлых обитых шипами дверей с бронзовыми молотками. Иногда на каменных оконных перемычках были написаны молитвы. Над улицей нависали обломки старой машрабии[192] — в маленьком окошке с железными решётками поднялась, а затем снова опустилась занавеска. Но Айша знала, что теперь опасность ей не грозит. С марта французские законы больше не действуют в Касбе. Фронт полностью контролировал происходящее. Все «подсадные утки» были уничтожены или работали на ФНО: последнего диссидента из АНД[193] убили накануне, и у полицейских инспекторов за мешками с песком больше не было своих осведомителей. Полиция с ужасом ожидала появления убийц, чьи шайки однажды придут и перережут им глотки.
Айша гордилась тем, что принадлежит к этой организации, что она боец, трудящийся на благо Дела, вместо того, чтобы тратить время на бессмысленную учёбу. Позже, когда над городом Алжиром будет реять зелёно-белый флаг, она снова за неё возьмётся.
На углу улицы Де-ля-Бомб и улицы Мармоль она наткнулась на проститутку Фатиму, прислонившуюся к стене. На Фатиме были тяжёлые племенные серьги из серебра, жёлтый платок и пушистый белый пуловер — у неё было привлекательное беспокойное лицо девушки, много повидавшей в жизни.
Фатима дружески подмигнула ей и прощебетала:
— Да пребудет с тобой Всевышний, сестрица Айша.
Фатима знала о её роли и опасной работе — сама она тоже принадлежала Фронту, как и все они, как и весь город Алжир. Его участники называли друг друга братьями и сёстрами. И сердце Айши наполнялось гордостью, она чувствовала, что делает нечто в самом деле стоящее. Девушка приостановилась, чтобы погладить какого-то ребёнка, и тот удивлённо уставился на неё — вся его голова была покрыта стригущим лишаём.
На улице Де-ля-Бомб, дом 22, она постучала три раза, сделала паузу, а затем постучала ещё дважды. Ей стало интересно — что бы сказал майор-парашютист, заяви она ему:
«У меня в сумке есть всё необходимое, чтобы взорвать город Алжир и все его красивые кварталы, а я направляюсь на улицу Де-ля-Бомб-двадцать-два, где есть люди, которые знают, как это использовать».
Дверь открыла пожилая женщина, чьи ладони были окрашены хной. Она с презрением посмотрела на молодую девушку. Старая Зулейка до сих пор соблюдала законы ислама и считала Айшу бесстыжей девкой за то, что та не носила вуаль и одевалась по-европейски. Но Айша знала, что Фронт, когда он победит колонизаторов, запретит многоженство, сорвёт вуаль со всех женщин, и сделает их, как на Западе, равными мужчинам.
А майор обращался с ней как с мадемуазель, поднял для неё сумку с детонаторами, — которую только что передала ей коммунистка, — открыл перед ней дверцу такси и поклонился, прощаясь. У майора была стройная, ладная фигура, а глаза — ласковыми и полными нежности…
— Ну, не стой там, разинув рот, — крикнула Зулейка на своём пронзительном арабском, — входи.
Она спустилась по нескольким коридорам, поднялась по нескольким лестницам и пересекла открытую террасу, затем снова поднималась по лестницам и спускалась по коридорам, где мужчины и женщины тихо свистели или сигналили друг другу, пока она проходила мимо. Вся охрана Амара была на месте. Значит, это он ждал её.
Старуха так и шла впереди. Несмотря на преклонный возраст, она была необычайно легка на ногу. Говорили, что Юсеф Нож доводился ей сыном. Как будто у этого грязного пса могла быть мать!
Зулейка открыла дверь, украшенную чёрной полустёртой «рукой Фатимы»[194]. В маленькой комнате за дверью стояли Юсеф Нож и один из его приспешников — оба были вооружены пистолетами-пулемётами МАТ, которые когда-то принадлежали убитым французским солдатам.
— Входи, сестричка, — сказал Юсеф.
Он поманил её рукой, унизанной тяжёлыми кольцами. Пытаясь напустить на себя вид