Шрифт:
Закладка:
В период больших наступлений 1920 года Красной армии не удались ни разу Канны не вследствие недостатка наступательных порывов или гениальных замыслов, а именно вследствие недостатка в обороноспособности. Почему весной 1920 года польская армия ушла из Киева, а вышедшие на ее сообщения части 12-й красной армии уклонились и образовали для поляков “золотой мост”? Почему глубокой осенью 1920 года Буденный, перерезав сообщения войск Врангеля с Крымом, должен был посторониться и пропустить людей в Крым, пощипав только артиллерию и обозы?
Быть может, безумно дерзкий маневр к Висле в августе 1920 года, в конечном счете, не был вовремя остановлен вождями Красной армии потому, что в тайниках своего сознания они ценили в ней лишь мощь стремительно падающей лавины и недоумевали, на что они могут от нее рассчитывать при остановке, связанной с переходом к обороне? Неумение обороняться, естественно, приводит к неумению вовремя поставить точку в наступательной операции. Но можно ли готовить армию лишь к безудержному наступлению, возможному лишь в обстановке восстания всего населения в тылу врага, как это было в борьбе с Колчаком?
Мы утверждаем, что в будущей войне придется останавливаться, и достаточно часто. Нужно, чтобы эти остановки были прочными, чтобы войска не скользили бы при этом на сотни верст, а умели пускать корни. Армия будет подготовлена к войне, если она будет уметь обороняться, а для этого нужен перелом в литературе, уставах, занятиях и особенно в маневрах.
Умение обороняться надо культивировать.
***
Автор этих строк был бы плохо понят, если бы читатель из предшествующего заключил, что он строит бедную оперативными перспективами схему будущей войны, начало которой, вплоть до завершения экономической мобилизации, будет заполнено топтанием в приграничной полосе. Война не ведется “вообще”, она ведется из-за чего-то, и это что-то есть политика, накладывающая на каждую войну весьма своеобразный отпечаток. Политика может выдвинуть перед стратегией с самого начала войны ответственные цели, которые нельзя было бы отнести к категории ограниченных. Политика может создать у одной из сторон положение, вовсе исключающее экономическую мобилизацию (всеобщая стачка) и последовательный рост вооруженных сил в течение войны, что, конечно, подорвет предпосылки приводившихся заключений. Политика может потребовать от стратегии самой короткой войны, в виду полной невозможности вести длинную и т.д. Стратегия должна подчиняться, как часть подчиняется целому. Но политике должна быть ясна природа средств современной стратегии. Политике должно быть ясно, что если в эпоху Мольтке объявление войны производило взрыв, так как мобилизация являлась моментом, то в настоящее время оно является пожаром, требующим известное время, чтобы разгореться, и что на сокрушительные удары рассчитывать сразу трудно: вместо постановки сразу решающей цели придется пройти, кроме исключительных случаев, целую гамму растущих в своем размере целей.
Впрочем, ограниченные цели далеко не являются крохоборчеством. Такие операции, как уничтожение стопятидесятитысячной армии Самсонова или захват правобережной Украины, вполне подходят под категорию операций с ограниченной целью. Особенно огорчаться мелким и унылым характером начала будущих столкновений не придется.
Нарождение нового измерения в мобилизации требует, чтобы стратегическое мышление встало бы на новые рельсы. Но новые измерения появились и у сражения. С точки зрения стратегии Клаузевица, сражение является точкой в пространстве и времени: несколько километров, на которые растягиваются боевые порядки XIX века, и несколько часов, которые нужны для полного развития боев, до обращения корпусов одной стороны в “потухшие вулканы” — это не измерение в стратегическом масштабе. Теперь мы стоим лицом перед совершенно новыми условиями. Новая материальная часть вооружения повелительно заставляет вести бой на широких фронтах; войска жестоко наказуются за крупные столпления. Та же новая техника ставит тесные пределы всякому стремлению форсировать ход событий в бою; та боевая реакция, которая приводит к аннулированию огня одной из сторон, требует значительного времени для своего развития. И если раньше продолжительность сражения лишь немногим превосходила продолжительность боя, то ныне она складывается из многих боев, которые приходится вести один за другим: имеющиеся массы людей и снаряжения позволяют организовать сопротивление в глубину; сражение, состоявшее еще при Мольтке из одного этажа боев, обратилось в настоящее время в многоэтажную постройку. Сам термин “сражение”, ныне является так же неуместным для обозначения сложной группы боевых действий, как наименование, “большая изба” неуместно по отношению к американскому небоскребу. Бои, тянущиеся в течение нескольких недель на протяжении сотен километров, захватывают уже крупный район театра военный действий и протягиваются уже на известный стратегический период войны; такая группа боев, получивших уже стратегические измерения в пространстве и времени, называется операцией, и вопрос их исследования не может больше оставаться в компетенции тактики.
Если раньше стратегия ограничивалась подготовительной группировкой для сражения и бездействовала, пока продолжали греметь пушки, очищая поле действий тактике, то ныне это было бы совершенно неуместно. Небоскреб операции нельзя охватить с тактической точки зрения. Руководство операцией возможно лишь для оперативного искусства.
Старое стратегическое учение классифицировало операции на главные и подготовительные. Сосредоточение тех сил и средств, которыми должна была вестись операция, выбрасывалось за ее борт, так как относилось к разряду подготовительных операций. С этим делением можно было соглашаться в ту эпоху, когда этот сбор сил и средств происходил по заранее разработанному во всех деталях жесткому плану и заканчивался до приступа к маневру. Войска, в качестве пассажиров, перевозились по рельсам и приступали к маневру после того, как отрывались от железных дорог.
В настоящее время подготовка и исполнение операции смыкаются несравненно теснее. Недальнобойность современной операции, вытекающая из затруднений, которые испытывают войска, оторвавшиеся на 4-5 переходов от своих железнодорожных линий, заставляет выносить развертывание назначенных для операции сил и средств возможно вперед. Продолжительность современной операции и мощь транспорта позволяют вводить существенные поправки в начальное развертывание. Мольтке считал ошибки в нем непоправимыми; в 1914 году, однако, русские исправили его под Люблином, а французы на Марне, при помощи железных дорог. Железные дороги работают на операцию не только до начала боев, но глубоко вторгаются во все ее течение, вплоть до выхода
