зажигательных бомб упали на крупный завод «Севкабель». В одном из цехов единственный пожарный пытался бороться с огнем, в то время как рабочие в страхе столпились у стены. Наконец на помощь пожарному прибежал секретарь партийной организации А.В. Касимов и, пристыдив остальных, заставил их помогать. А на следующий день группа рабочих попросила разрешить им не приходить. Завод был сильно разрушен, окна выбиты, разворочены цеха, один человек убит, ранены четверо. Но директор завода на их заявлении написал: «Это надо рассматривать как трусость».

В этот решающий период нельзя было проявлять ни малейшей слабости. Поэт Борис Лихарев прямо сказал об этом в газете «На страже Родины»: «Мы любой ценой победим, живые или мертвые, – ни шагу назад. А трусов и предателей – расстреливать немедленно».

На строительстве укреплений особые проблемы возникли у рабочих батальонов. Многие оказались без еды и без убежища, других согнали с позиций фашистские бомбардировки. Многие люди, сбитые с толку, испуганные, оставив строительные участки, бежали в город. Туда были специально направлены группы партийных пропагандистов для того, чтобы собирать тех, кого заклеймили как дезертиров, паникеров, нытиков.

Теперь каждый вечер главный редактор «Ленинградской правды» П.В. Золотухин отправлялся из редакции на Фонтанке, 57, в Смольный – посоветоваться с Ждановым и другими руководителями относительно передовой статьи, направленности других материалов, о формулировке сообщений. Как правило, он звонил в редакцию лишь в 2–3 часа ночи, сообщая измученным сотрудникам, что выпуск газеты разрешается в том виде, в каком она была подготовлена, или что дано указание что-то полностью изменить.

Обстановка усложнялась, и Жданов стал сам писать или переделывать передовицы. Именно ему принадлежала статья, опубликованная 16 сентября: «Враг у ворот… Пусть каждый твердо глядит в лицо опасности, понимая, что, если сегодня он не будет сражаться храбро и самоотверженно, защищая город, тогда завтра он потеряет честь и свободу, родной дом, станет рабом Германии». А когда возросла опасность, именно Жданов бросил яростный призыв: «Беспощадно истребляйте фашистских зверей!»[136]

Драматург Штейн, приехав через несколько дней в Ленинград из Кронштадта, заметил на улицах перемены. Не только при въезде в город, но почти в каждом районе внутри города проверяли и перепроверяли документы. У каждого моста, на важных перекрестках, у входа в здания стояли часовые. По улицам ходили рабочие патрули с винтовками. Тех, у кого не было документов, удостоверяющих личность или место работы, забирали. Сжималось кольцо вокруг Ленинграда, по улицам города все чаще бродили люди в измятой форме со знаками различия или без них. Дезертиры, симулянты или военные, отбившиеся от воинских частей. Некоторые были в народном ополчении. Некоторые попали в окружение, выбрались через немецкую линию фронта и пришли в Ленинград. Это были опустившиеся, с блуждающими глазами люди. Штейн видел их, они толклись у подъездов жилых зданий, возвращались домой. Он встречал их в пивных, где они пробивались без очереди к прилавку, требуя, чтобы их, как военных, обслужили первыми.

Теперь эту массу людей собирали, некоторых расстреливали, других посылали в строительные батальоны. А некоторых отправляли назад в части, оборонявшие город. Военные трибуналы выносили приговоры – этого расстрелять, того на фронт, этого на баррикады…

Нелегко было удерживать рубежи. Б. Розенман, раненный в середине сентября, возвращался на фронт, в свою 168-ю дивизию Бондарева, одну из лучших, защищавшую Ленинград. Он узнал, что штаб дивизии находился где-то возле Московской Славянки. В Ленинграде была сильная бомбежка, когда он и еще несколько командиров пробирались в Пушкин. Чем ближе к фронту, тем все меньше и меньше встречалось людей. Возле дороги – воронки от бомб. Время от времени над ними пролетали немецкие бомбардировщики. Вдруг они увидели толпу бойцов, явно охваченных паникой. В тот же миг посреди дороги вырос командир – крепкого сложения, в выгоревшей на солнце гимнастерке – и, направив на толпу автомат, крикнул: «Назад!»

Бойцы остановились.

«Куда вы, товарищи! – сказал он. – За нами Ленинград. Не пятнайте честь советского солдата!»

Бойцы молчали. Из толпы вышел молодой здоровяк, сильно обросший, видимо, за неделю. Он метнул злобный взгляд на командира и сказал: «Иди сам воюй. С нас хватит. Пошли, братва!»

Никто не шевельнулся и не последовал за ним.

«Вернись назад», – предупредил офицер. Парень даже не оглянулся и продолжал идти крупным шагом. Прогремел выстрел, и он повалился на землю.

«У кого есть оружие, встаньте налево! У кого нет – направо! – твердо сказал командир, а затем повернулся к Розенману: – Вы мне поможете». Тот пытался возразить, что должен найти свою часть.

«Выполняйте приказ, – прервал его командир. А затем, подойдя поближе, прошептал: – На линии фронта уже нет бойцов, ее держат артиллеристы. Черт возьми, вам понятно?»

Розенман все понял и весь день сражался вместе с этой случайно встреченной частью, а ночью, когда бой стих, пошел искать свое командование.

А. Вересов сражался около Лигова (Урицка) и не мог вспомнить, который день длилось сражение – может быть, четвертый, а возможно, и пятый. От Лигова к Ленинграду тянулся поток беженцев. Дети плакали на руках у матерей. Женщины с тусклым, погасшим взглядом тащились по разбитой дороге, у некоторых за плечами были узлы с домашним скарбом. Немцы били по этой дороге снарядами. Методично и точно. С вышки завода «Пишмаш» за ней наблюдал немецкий артиллерийский корректировщик в бинокль. Дорога была ему видна как на ладони. Бойцы выбегали из своих укрытий и уводили с дороги, из-под огня, детей и женщин. Загорелся асфальт (подожженный снарядом), стадо коров, поднимая клубы пыли, испуганно шарахнулось с дороги, угодив прямо на минное поле. На вышке стоял на посту пожарный, не прошло и часа, как эта вышка рухнула под огнем.

Вокруг царили ужас и разорение.

На развилке дорог, ведущих на Красное Село и в Петергоф, находился контрольный пост, командиры останавливали отступавших бойцов. Бойцы, одетые в форму и без формы, с винтовками и без винтовок – все были измучены до предела. Среди них появился сержант в рваной гимнастерке, без шапки. Руки в грязи, брюки мокрые до колен. Его ноги тряслись, он кричал вне себя:

– Они все захватили! Через минуту будут здесь! На мотоциклах… Не стреляйте! Они нас не тронут, если не стрелять, они мимо пройдут…

Бойцы окружили сержанта. Капитан, дежуривший у контрольного пункта, небольшого роста, в форме пограничника, быстро подошел к ним: «Сержант, приведи себя в порядок!»

Тот машинально схватился за расстегнутый воротник, но сразу опустил руки с криком:

– Какой порядок? Где порядок? Немцы уже на Кировском заводе… А вы все… порядок. Надо нам спасаться. Понял? Теперь ты понял?

Капитан молча,