И на душе, под таинством наитья, —

Любовь и страх, улыбка и слеза.

И нет страны на всей земле обширной,

Где бы душа как дома зажила,

Где б жизнь текла такой струею мирной,

Где б смерть сама желаннее была.

И помню я, паломник недостойный,

Святых чудес заветные места:

Тот свод небес, безоблачный и знойный,

Тот вечный град безсмертного Креста.

И память эта не умрет со мною:

Мой биограф…

Меня, давно забытою молвою,

Напомнить вновь вниманью земляков.

В итоге дней ничтожных пилигрима

Отметит он один великий день;

Тот день, когда со стен Ерусалима

И на меня легла святая тень.

И скажет он, что средь живого храма

На Гроб Господень я главу склонил,

Что тихою струею Силоама

Я грешные глаза свою умыл;

Что в этот край, отчизну всех скорбящих,

Я страждущей души носил печаль,

За упокой в земле сырой лежащих

Внес имена на вечную скрижаль.

Что прокаженным за стенами града,

Сидящим одаль, как в евангельские дни,

Мне лепту подавать была отрада,

Чтоб обо мне молились и они;

Что я любил на берегу Кедрона

Иосафатовой долины свежий мир,

Что с высоты божественной Сиона

Внимал я духом песням горних лир;

Что долго раб житейского обмана,

Послышал раз я неземной призыв, —

Когда в водах священного Иордана

Омылся я, молитву сотворив.

* * *

Ф.Н. Глинка. Его «Духовные стихотворения» блистают красотами, теми бисерами, которых так отвращаются петербургские фельетонисты. Вот одно из его стихотворений, как будто списанное с нашего времени. Оно передает слова пророка Давида: Рече безумен в сердце своем: несть Бога, Господь с небесе приниче на сыны человеческий видети… (Пс. 53, 1–2).

Нет Бога! – говорит безумный! —

Немы и глухи небеса!

Пустые сказки – чудеса!

Мне мил сей мир в забавах шумный.

Скучна мне жизни теснота!

В душе несносна пустота!

Пойдем, страстям развяжем волю,

Не будь отказу нам ни в чем!

Мы сами силой и умом

Свою себе устроим долю…

Наш век есть скоролетный день:

Пожнем молву и знаменитость,

Напьемся шумной жизни в сытость,

Пока мелькнет заката тень!

Сказал, – ему без гнева внемлют!

Гниет безверием земля,

Увитые змиями дремлют,

И всяк свое лелеет – я! —

А Бог приник; а Бог незримо

С небес на круг земной глядит,

Как суетой неудержимой

Наземный мир Его кипит!..

Проснитесь, братья-человеки!

Уже лице Его на вас!

Прошли грехов растленны веки,

И новый век грядет для нас…

Ликуйте, радуйтесь, Он с нами!

Откройте праздныя сердца,

Да благодатными волнами

Польются милости Отца!

Но вы оглохли для воззванья!

Ослепли вы для простоты,

Осуетили вас желанья,

И блеск, и пышные мечты!

«Нет Бога!» – говорит безумный,

И всякий ветрено летит

На праздник беззаконья шумный,

А Бог на вас глядит… глядит!!!…

* * *

В романе «Война и мир» гр. Л.Н. Толстого кто не восхищался сценами смерти князя Андрея, портретом солдата Каратаева…

Достоевский выстрадал веру в глубине сибирских рудников.

Майков. Довольно напомнить об его поэме: Два мира…

* * *

Оборотитесь же теперь на эту петербургскую посредственность, бездарность, тлю, которая проповедует вам свое учение, тащит вас за собой на гибель. Кто они такие?

Если собрать их характеристики, сделанные ими самими друг о друге, их собственные слова, как они честят друг друга, или вернее, отдают друг другу справедливость, то можно только диву даться: кто же может слушать таких проповедников.

Вот как описывает их г. Страхов (автор книги «Мир, как целое»), знакомый коротко со всеми их подвигами и отношениями.

«Литературу нашу нужно признать глубоко развращенной… Наиболее значительная часть ее живет одной фальшью, сознательно и постоянно кривит душой. Пишущие самым позорным образом отказываются от руководства собственной совести и собственного ума, и жертвуют ими некоторым идеалам – направлению, общепринятому мнению, журналу или какому-нибудь журнальному деятелю.

В этой части литературы не раздается ни одного искреннего голоса: все лукавит, иезуитствует, прислуживается, покорно гнет пред кем-нибудь свою совесть и свои помыслы… Чтобы не говорилось, какие бы разумные доводы (против фальшивой литературы) ни приводились, они продолжали твердить своим противникам – вы доносчики… Эти люди внушали читателям самое высокое о себе мнение, рисовались перед публикой, это были такие гонители всякого зла, обличители всякой неправды, каких свет не производил… Каждый от первой до последней строчки то и делает, что либеральничает, да либеральничает. Вместо своих мыслей, если они и имеются, он пережевывает чужие мнения… Прибавьте к этому прямую ложь, то есть сознательное утаивание и искажение истины, – правило это уже известно: своих нужно хвалить, чужих бранить, употребляя для этого всяческие средства и приемы… противников тотчас объявив врагами прогресса, свободы и просвещения, и доносчиками».

А вот изображение их прототипов по Карлейлю:

«Жизнь этих людей посвящена поруганию истины и религии. Взор их только скользит по поверхности природы. Вся ее красота, с бесконечным тайным влечением, никогда, ни на мгновение, ими не была понята… разлагая материю, роясь во внутренности человеческих трупов и не находя в них ничего, кроме того, что можно взвесить и ощупать, они решили, что нет души, нет провидения, есть одни прирожденные материи силы… Их теория мира, картина человека и человеческой жизни – мелочны и жалки».

Что же сказать об их читателях, слушателях, приверженцах, последователях, уездных пустозвонах, между подьячими, разгульными купчиками, между ленивыми учениками, между запоздалыми юнкерами? Никакое ничтожество не может с ними сравнится. Это что-то такое безобразное, отвратительное, мерзкое, и вместе жалкое, которому нигде ничего подобного не бывало.

* * *

Одна паршивая овца все стадо портит, говорит старая русская пословица. У нас, к прискорбию, развелось ныне множество паршивых овец, которые забрели не только в газеты и журналы, но и в учебные заведения, судебные учреждения, – и портят везде, соблазняя неопытную молодежь.

Несчастные, иные из них думают, что