Шрифт:
Закладка:
Мерами административными, полицейскими, карательными, ничего с ними не поделаешь, эти поколения не исправимы. Нужно застрахование хоть следующих поколений. Нужны меры другие – образование, воспитание с молодых ногтей, на иных началах, но это вопрос такой, о котором в случайной статье говорить невозможно.
Я заключу ее басней нашего славного учителя Ивана Андреевича Крылова «Сочинитель и разбойник».
Хотя среди наших несчастных пропагандистов нет сочинителей, а есть только плохие переводчики, компиляторы, сократители, извлекатели, переписчики, без единой собственной мысли, с перевранными чужими, регистраторы, да не 14, а 15, 16 класса, но эту басню не мешает напомнить как сочинителям, так и переводчикам и читателям их рода.
В жилище мрачное теней,
На суд предстали пред судей,
В один и тот же час, Грабитель,
(Он по большим дорогам разбивал,
И в петлю, наконец, попал);
Другой был славою покрытый Сочинитель:
Он тонкий разливал в своих твореньях яд,
Вселял безверие, укоренял разврат,
Был, как Сирена, сладкогласен,
И, как Сирена, был опасен.
В аду обряд судебный скор:
Нет проволочек бесполезных:
В минуту сделан приговор.
На страшных двух цепях железных
Повешены больших чугунных два котла:
В них виноватых рассадили,
Дров под Разбойника большой костер взвалили;
Сама Мегера их зажгла,
И развела такой ужасный пламень,
Что трескаться стал в сводах адских камень.
Суд к Сочинителю, казалось, был не строг:
Под ним сначала чуть тлелся огонек;
Но там, чем долее, тем боле разгорался.
Вот веки протекли, огонь не унимался.
Уж под Разбойником давно костер погас.
Под Сочинителем он злей с часу на час.
Не видя облегченья,
Писатель, наконец, кричит среди мученья,
Что справедливости в богах нимало нет;
Что славой он наполнил свет
И ежели писал немножко вольно,
То слишком уж за то наказан больно;
Что он не думал быть Разбойника грешней.
Тут перед ним, во всей красе своей,
С шипящими между волос змеями,
С кровавыми в руках бичами,
Из адских трех сестер явилася одна.
«Несчастный! – говорит она, —
Ты ль Провидению пеняешь?
И ты ль с Разбойником себя равняешь?
Перед твоей ничто его вина.
По лютости своей и злости,
Он вреден был,
Пока лишь жил;
А ты… уже твои давно истлели кости,
А солнце разу не взойдет,
Чтоб новых от тебя не осветило бед.
Твоих творений яд не только не слабеет,
Но разливаяся, век от веку лютеет.
Смотри (тут свет ему узреть она дала),
Смотри на злые все дела
И на несчастия, которых ты виною!
Вон дети, стыд своих семей, —
Отчаянье отцов и матерей:
Кем ум и сердце в них отравлены? Тобою.
Кто, осмеяв, как детские мечты,
Супружество, начальства, власти,
Им причитал в вину людские все напасти,
И связи общества рвался расторгнуть? Ты.
Не ты ли величал безверье просвещеньем?
Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек
И страсти, и порок?
И вон опоена твоим ученьем,
Там целая страна
Полна
Убийствами и грабежами,
Раздорами и мятежами
И до погибели доведена тобой!
В ней каждой капли слез и крови – ты виной.
И смел ты на богов хулой вооружиться?
А сколько впредь еще родится
От книг твоих на свете зол!
Терпи ж: здесь по делам тебе и казни мера!» —
Сказала гневная Мегера —
И крышкою захлопнула котел.
P.S. Мы дали понятие о мнениях, чувствах, советах лучших людей русских. Вот предсмертный назидательный голос одного из великих людей Франции, Гизо – Гизо, который управлял несколько лет государством, который произвел преобразование в науке истории и считался знаменитейшим профессором и оратором своего времени.
Гизо начинает свое завещание следующей исповедью: «Я умираю в лоне реформаторской христианской церкви во Франции, в которой я к счастью своему родился. Находясь всегда в общении с ней, я пользовался свободой совести, предоставляемую ей своим членам в их отношениях к Богу, и предъявленную ею самой для своего учреждения. Я исследовал, я сомневался, я верил в силу человеческого ума, достаточную для правильного устройства его жизни, согласно с ее законом и нравственной целью. По долговременной жизни и деятельности, размышляв много, я пришел к убеждению, что ни вселенной, ни человека, недостаточно для того, чтобы объяснить и устроить себя, самим собой, по естественному порядку, посредством одних только постоянных законов, которые действуют во вселенной, и человеческих волей, которые в ней исполняются. Я глубоко верую, что Бог, сотворивший вселенную и человека, правит им, соблюдает их, или изменяет, вследствие ли тех общих законов, называемых нами естественными, вследствие ли законов особливых, называемых нами сверхъестественными, проистекающих равно как и законы общие, из Его всесовершенной воли и из Его беспредельного всемогущества, – которые дал Он нам усматривать в их следствиях и не дозволил познавать в их сущности и целях конечных.
Таким образом возвратился я снова к своей колыбели, всегда преданный с твердостью разуму и свободе, которые получил я от Бога, и которые составляют мое достоинство и право на земле; таким образом возвратился я к чувствованию себя младенцем под десницею Божией, искренно сознавая все свое невежество и слабость.
Верую в Бога и поклоняюсь Ему, не пытаясь постигнуть Его. Вижу Его присутствие и действие не только в постоянном правлении вселенную и во внутренней жизни душ человеческих, но и в истории человеческих обществ, преимущественно же в Ветхом и Новом Заветах – этих памятниках Божественного Откровения и промысла, посредничеством и жертвою Господа нашего Иисуса Христа, принесенной для спасения рода человеческого.
Преклоняюсь пред тайнами Библии и Св. Евангелия, отстраняя от себя ученые прения и решения, которыми люди покушались объяснить их.
Уповаю, что Бог дозволит мне называться христианином, и уверен, что в свете той области, куда я готовлюсь вступить, мы вполне распознаем чисто человеческое начало и тщету большей части наших здешних рассуждений о предметах божественных».
* * *
Не успел я кончить издание статьи, как прочел в газетах известие
