нежелательно избегать всех этих представителей, но в то же время было бы безответственно избегать тесных контактов со всем населением»[1229].

Ведение работы в Хосте, однако, зависело от доброй воли не только местных племен, но и таких полевых командиров, как Джалалуддин Хаккани[1230]. Когда гарнизон афганской армии капитулировал, победившие отряды моджахедов создали «Совет безопасности», который объявил монополию на поддержание безопасности и военные операции в провинции; при этом большинство других полномочий были переданы племенным шурам. Возможность осуществления новых проектов для гуманитаристов оказалась скоропреходящей, поскольку «Совет безопасности» создал «Технический комитет» по надзору за гуманитарной деятельностью. Гуманитарные организации должны были зарегистрироваться в Совете, прежде чем взаимодействовать с местными племенами по своим проектам; они должны были представлять в Совет копии технических документов; и на них распространялись непрозрачные правила и штрафы, если племена подавали жалобы. С начала 1992 года «Совет безопасности» присвоил себе право утверждать выбранные племенными шурами проекты развития[1231]. НПО могли только «поощрять племенные шуры отстаивать свои решения и просить своих представителей выступать от имени местных жителей». Таким образом, в отсутствие властных структур государства гуманитарные деятели оказались в опасной зависимости от отрядов антилиберальных моджахедов.

Подобная недальновидность соответствовала духу времени. На протяжении 1980‐х годов западные наблюдатели видели в таких организациях, как польская «Солидарность», зарождающееся «гражданское общество», способное обсуждать свои интересы и будущее без «ведущей роли» коммунистической партии[1232]. Далее эта логика сводилась к мысли о том, что там, где подобные институции не были укоренены в прошлом авторитарных обществ, их можно продвинуть в будущее за деньги. Андерс Фенге из ШКА говорил, что UNOCA выделило примерно миллион долларов на финансирование афганских НПО и «создало систему, где вы, как афганец, если бы у вас был Совет попечителей и несколько клочков бумаги, могли получить грант в размере 10 тысяч долларов при очень слабом надзоре за расходованием средств»[1233]. К концу 1990 года в UNOCA было зарегистрировано 35 местных НПО; еще 40 добавилось к ним к концу 1991 года[1234]. Однако, как и следовало ожидать, «подавляющее большинство основанных в этот период НПО были мошенническими»[1235]. Неуклонно росло и количество жалоб, поскольку UNOCA стремилось управлять как кабульскими благотворительными учреждениями, так и пестрым списком НПО из Пешавара[1236].

Новая вера — гражданское общество вместо национальной экономики или социализма — быстро набирала адептов. В 1991 году ЮНИСЕФ и Совет афганских женщин (преемник ДОЖА) опросили жительниц Кабула об их потребностях, и к концу года ЮНИСЕФ и Женский совет провели семинары по вязанию, вышивке, куроводству и другим доходным домашним навыкам[1237]. Около 500 женщин прошли курсы по формированию лидерских качеств и «построению сообщества». В 1992 году в одном из докладов говорилось, что ЮНИФЕМ (Фонд Организации Объединенных Наций для развития в интересах женщин) мог бы начать работу с афганской бюрократией «с целью гарантировать, что при планировании и осуществлении своих проектов соответствующие учреждения будут учитывать потребности женщин». В одном документе, датируемом по крайней мере 1960‐ми годами, но обновленном в новом интернациональном духе времени, одна из служб ООН — UNDATA — приводила собранные по всей стране статистические данные о «показателях благосостояния людей»[1238]. Агентства ООН, которые больше никто не обвинял в подыгрывании Советам, могли стать полезными политическими помощниками политически нейтрального развития. А государства, которые перестали быть врагом либерального развития, можно было обучить выполнению своих обязанностей по защите граждан.

Тем не менее, как показали проблемы в Хосте, инициативы гражданского общества зависели от контроля над территорией. По отношению к Кабулу это означало — к лучшему или к худшему, — что без получивших подготовку в СССР офицеров и без охраняющих столицу ракет «Р-17» (SCUD) не имелось никакой афганской бюрократии, которую можно было бы просвещать. Об этом свидетельствовали не только жалобы гуманитарных групп, работавших в районах, подконтрольных Хаккани и Хекматияру, но и исчезновение предыдущей миссии UNOCA в Панджшере. Если бы отряды моджахедов полностью уничтожили очаг власти в Кабуле, то деятельность UNOCA в столице прекратилась бы. Разумеется, поскольку ООН также направляла помощь НПО через Пешавар, ее влияние на границе сохранялось. Но поскольку НПО думали о своей готовности кормить, лечить и обучать десятки миллионов людей от Инда до Амударьи, было неясно, кто именно возьмет на себя функции государства в пространстве, разрушенном ирредентистскими фантазиями НДПА.

И когда в декабре 1991 года Советский Союз распался, оставив афганскую армию без денег и продовольствия, гражданская война положила конец мечтам о гражданском обществе. В начале 1992 года Кандагар оказался под властью полевого командира моджахедов по имени Гуль Ага Шерзай, могущественного соперника карзаев. В апреле 1992 года Кабул был окружен с севера ополчениями Ахмада Шаха Масуда и Абдул-Рашида Дустума, на юге — отрядами «Хезби-Ислами» Хекматияра, а с востока — сепаратистским крылом «Хезби-Ислами». Поднимающийся транснациональный потоп достиг вершины национального государства и его связующего звена с международным порядком. Наджибулла был окружен.

В последних действиях Наджибуллы в качестве президента Республики Афганистан проявилась некая непреднамеренная ирония. Во-первых, он лично проводил всех оставшихся советских (теперь российских) советников, последних свидетелей многолетних попыток Советского Союза выковать социализм в масштабе национального государства. Затем Наджибулла попытался улететь в Индию, но ополченцы Дустума захватили аэропорт. Транснациональные армии, когда-то задуманные для создания плацдармов противостояния территориальному государству, теперь полностью поглотили его. Телохранители провели Наджибуллу в здание миссии ООН, где ему предоставили убежище. 24 апреля 1992 года республика Наджибуллы была официально переименована в Исламское Государство Афганистан, которое поспешно признала ООН. Таким образом, Объединенные Нации признали законным транснациональный захват власти, в то время как Наджибулла, фактически потерявший гражданство, цеплялся за последний нейтральный кусок территории в стране[1239].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Весной 1992 года Афганистан уже лежал в руинах. Полевые командиры сражались друг с другом за контроль над территорией, дорогами и приносящими прибыль посадками — прежде всего опийного мака. Некогда числившийся среди второстепенных игроков на рынке наркотиков, Афганистан сделался ведущим мировым производителем опия, оставив далеко позади всех конкурентов: сегодня он дает более 90 % мировых поставок[1240]. Мечты Юрия Сальникова и его коллег — соединить выращиваемое в Гильменде зерно с перерабатывающими заводами в Кандагаре и накормить народ — уступили место куда более зловещим преобразованиям, определяющим место афганской экономики