с шиитским Ираном были намного хуже: когда в августе 1998 года войска талибов захватили северный город Мазари-Шариф, они не только уничтожили шиитов-хазарейцев, но и ворвались в иранское консульство, где убили иранских дипломатов и журналистов[1263]. Иран сосредоточил на границе 70 тысяч солдат, но в конечном итоге отказался от интервенции, которая должна была поддержать Масуда и ополченцев-шиитов.

Тем не менее оказание гуманитарной помощи продолжалось. Агентства ООН доставляли сотни тысяч тонн продовольствия, делали афганским детям прививки против полиомиелита, осуществляли образовательные программы (в том числе по домашнему обучению девочек)[1264]. Некоторые НПО, в том числе Шведский комитет по Афганистану, продолжали работать в стране, хотя отношение талибов к ним было неровным. Шведы отвечали им полной взаимностью. «К ним трудно было относиться с симпатией — они глупы и высокомерны», — вспоминает Бёрье Алмквист о своих собеседниках из движения Талибан. В отчете ШКА содержится такой вывод: «„Талибан“ представляет политическую власть государства, но административная функция у этого государства практически отсутствует». И хотя у некоторых министров было «понимание того, что такое государство, но сомнительно, чтобы представления верхушки талибов о государстве выходили за узкие пределы шариата»[1265].

До тех пор, пока министрам Талибана не нужно было ставить свои подписи на бумаге — с риском навлечь на Кандагар серьезные неприятности, — НПО пользовались определенной свободой. ШКА управлял школами для более чем 20 тысяч афганских девочек в северных и восточных провинциях[1266]. В Кунаре один здравомыслящий мулла воспользовался внутренним кризисом с беженцами, чтобы обновить школьную систему, заменив некомпетентных учителей-мужчин высококвалифицированными учительницами из Кабула, бежавшими от столичного хаоса[1267]. Мало того, подчиненные этого муллы ввели запрет на привлечение к работе в государственных учреждениях мулл из «безумного полумесяца» — провинций Газни, Вардак, Кандагар и Гильменд. Однако в соседней провинции Лагман, которой управлял более жесткий губернатор-талиб, такой либерализации не произошло[1268]. Как ни удивительно, даже в самом Кандагаре ШКА смог обучить три тысячи девочек — огромное достижение по сравнению с теми сотнями, которые смогли получить образование при Дауде[1269]. Андерс Фенге из ШКА даже попросил незаинтересованных афганцев проверить, не были ли эти цифры обманом. В результате цифры скорректировали, но менее чем на один процент.

Такая самодеятельная «система» была, однако, уязвимой. Не соблюдавшие осторожность международные организации явно испытывали терпение министров-талибов. Когда Всемирная продовольственная программа (ВПП) объявила о намерении обучить кабульских женщин профессии пекаря (для чего им выделят зерно из поставок ООН), очередь из женщин в бурках — не менее 500 человек — растянулась на целый квартал. К несчастью, сотрудники ВПП «по глупости забыли, что вход в их здание был буквально через дорогу от пакистанского посольства». Религиозная полиция талибов тут же запретила занятия, а требования ВПП — «никаких черных ходов <для женщин>, только парадные» — еще больше разозлили талибов[1270]. И уж совсем скверный оборот приняло дело летом 1998 года, когда лидеры Талибана потребовали, чтобы базирующиеся в Кабуле НПО перенесли свою деятельность к руинам построенного с помощью СССР Кабульского политехнического университета, что позволяло еще пристальнее наблюдать за иностранцами[1271].

Гуманитарные организации протестовали, но министры-талибы были непреклонны. «Мы, мусульмане, верим, что Аллах Всемогущий так или иначе всех накормит, — заявил министр планирования, — и если иностранные НПО уйдут, то это будет их решение»[1272]. Фенге не позволил Талибану себя обмануть и приказал переместить все материалы из офисов ШКА в Джелалабад; несколько дней спустя полиция провела обыски в (пустых) офисах ШКА в Кабуле[1273]. Фенге в конце концов сумел договориться о возвращении ШКА в Кабул — это входило в «поэтапную битву за добро», которую вели сорок с лишним экспатов, остававшихся в Кабуле с 1998 по 2001 год. Но упорство шведов было исключением из правил. Оголтелость талибов привела к тому, что «большие драконы» гуманитарной помощи (по выражению Фенге) — Агентство США по международному развитию (USAID), британское Министерство международного развития (DFID) и Гуманитарное бюро Европейской комиссии (ECHO) — откликнулись на призыв Фенге прекратить финансирование. ECHO, один из крупнейших мировых доноров, отменил все проекты помощи в Кабуле, где НПО кормили более половины населения[1274]. DFID объявило, что «для НПО, отправляющих свой международный персонал в Афганистан, будет закрыто финансирование от британского правительства»[1275]. Британская «политика жизни» (забота о безопасности сотрудников миссий) сделалась всемирной после собрания доноров в Токио осенью 1998 года, когда крупные агентства по оказанию помощи официально призвали НПО отозвать «международный персонал». Излишне говорить, что афганские граждане не имели такой привилегии, как возможность уехать. «Из воздушного шара выпустили воздух», — заключил Алмквист. Когда-то бывший «питомником» экономического развития, разрушенный Афганистан оказался теперь на краю света.

НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ПЛАНЕТЫ

В Афганистане холодная война шла в условиях сдвигов во взаимосвязях между глобальными проектами социализма, развития и гуманитаризма. «Социалистический» мир всегда был внутренне разнороден, но даже лидер Венгрии Янош Кадар подчеркивал, что «в своей основе народная экономика Венгрии является социалистической <…> Все остальное может быть полезным дополнением к этому, но не более того…»[1276] Однако подобный догматизм вскоре стал исчезать. Дэн Сяопин отменил в Китае построенный по советскому образцу десятилетний план развития и объявил о начале рыночных реформ. В 1986 году Вьетнам, следуя примеру Китая, перешел к «социалистической рыночной экономике». Экономики Восточной Европы, выжившие благодаря займам в западной валюте для финансирования экономического роста за счет экспорта, столкнулись с тем, что ускоренно росли только долги[1277]. В отсутствие политической легитимности, необходимой правительству для сокращения социальных выплат или рабочих мест, элиты Восточного блока погрязли в долгах и не смогли предотвратить разразившиеся в 1989 году «политические банковские кризисы»[1278].

С тем социализмом, который воплощала кабульская тюрьма «Пули-Чархи», румынские детдома и разрушающиеся многоквартирные дома, левые могли двигаться только навстречу гибели. Когда в 1990 году был освобожден из тюрьмы лидер Африканского национального конгресса Нельсон Мандела, чья партия имела давние связи с компартией ЮАР, он объявил, что «политика АНК состоит в национализации шахт, банков и монопольных отраслей, и какое-либо изменение нашей позиции по этому вопросу совершенно исключено»[1279]. Однако через два года позиция изменилась. Посетив Всемирный экономический форум в Давосе, Мандела «провел несколько очень интересных встреч с лидерами коммунистических партий Китая и Вьетнама. Они открыто сказали