Схватка Гарольда Блэнди с тифом длилась всего неделю, потому что это было все, что могло выдержать его сердце. Он умер в Уфе 17 мая 1922 года. В Москве советское правительство устроило ему что-то вроде государственных похорон. Об этом последнем событии есть отчеты нескольких журналистов, многочисленные фотографии, а также кинофильм.

Тело Блэнди было похоронено на Спиридоновке, 17. Гроб, предоставленный Московским советом, был задрапирован большим американским флагом и покрывалом из голубых незабудок и венков. Американский лютеранский священник доктор Дж. А. Морхед совершил богослужение, во время которого он зачитал вслух телеграмму, которую Блэнди отправил своей матери за несколько дней до своей смерти, сообщив ей, что не сможет вернуться домой, «пока не закончит свою работу». В своей надгробной речи Морхед сказал прихожанам, что Блэнди выполнял свою работу не только эффективно, но и с сочувствием. Мы знаем, что вторая часть этого верна из несимпатичного портрета Келли, но примечательно, что в контексте АРА на это нужно было указать. Возможно, в конечном счете, это погубило Блэнди.

За официальной церемонией последовало грандиозное шествие протяженностью семь миль и продолжительностью два часа по залитым солнцем улицам Москвы к железнодорожному вокзалу. Среди участников были местные американские и российские сотрудники АРА, а также большое количество любопытных москвичей. Гроб в сопровождении швейцаров в белых официальных костюмах везли на открытом белом катафалке, запряженном восемью впечатляющими лошадьми. «Должно быть, Москву обыскали, чтобы найти их», — написал иностранный журналист. Самолетам АРА Old Glory в России было запрещено летать, и появление звездно-полосатого флага на шкатулке придает еще большую дезориентирующую нотку сохранившимся изображениям того события.

На железнодорожном вокзале гроб погрузили в специальный поезд, направлявшийся в Ригу. Кинорежиссер Флойд Трейнхэм сопровождал тело Блэнди из Советской России.

Похороны Блэнди стали поводом для небольшой сентиментальной редакционной статьи в американских газетах. Редакторам «Нью-Йорк Уорлд» мероприятие продемонстрировало «жизнеспособность одной черты человеческой натуры, которая роднит даже советский мир с остальным... Эти русские, даже их большевистская часть, в конце концов, проявляют себя как человеческие существа». США пресса сообщила, что неграмотный рабочий из Златоуста, отдаленной деревни в Уральских горах, спроектировал скульптуру для матери Блэнди, изображающую кузнеца у его наковальни, с русской надписью, переведенной переводчиком АРА следующим образом: «Посвящается матери Блэнди в память о ее сыне, который встретил безвременную смерть на поле битвы с голодом на гранитно-сером Урале. Это дань уважения рабочим и местным властям».

После того, как тело Блэнди прибыло в Штаты, утром 14 июня в Нью-Йорке в церкви Любимого ученика на Восточной Восемьдесят девятой улице была проведена еще одна заупокойная служба, на которой присутствовали родственники и старые друзья Блэнди. Ектении были исполнены без сопровождения украинским хором из Русского кафедрального собора и квартетом Букетофф.

В сентябре американские газеты сообщили об основании в Уфе Мемориальной больницы Гарольда Блэнди, бывшей хирургической больницы, недавно отремонтированной российскими рабочими, получавшими кукурузный паек АРА. Также было объявлено о намерении установить мемориальный памятник Бланди на центральной площади Уфы.

Гувер направил телеграмму с соболезнованиями матери Блэнди, заверив ее, что ее сын принес величайшую жертву ради доблестного дела «на поле битвы голода». Президент Хардинг написал ей: «Он умер на службе Америке».

Насколько вид отличается от Уфы. Когда Блэнди умер, окружной инспектор Белл находился на пути из Екатеринбурга, прервав инспекционную поездку, чтобы поспешить обратно в Уфу. Он писал письмо в московскую штаб-квартиру, выражая свою озабоченность состоянием Блэнди, когда от Келли пришла телеграмма с новостями. Возможно, Белл чувствовал вину за то, что уехал из Уфы после того, как Блэнди слег с лихорадкой, которая в то время казалась тифом, но еще не была диагностирована.

Или, возможно, на работе было еще более глубокое чувство вины. Блэнди заболел тифом во время поездки в несчастный Стерлитамак, столицу Башкирской республики. По словам Келли, Блэнди был выслан из Уфы «с позором ... убрать его с дороги», потому что он был «совершенно бесполезен для АРА, на самом деле хуже». Если Келли прав, возможно, совесть грызла Белла, когда он сидел в своем железнодорожном вагоне на обратном пути в Уфу.

В любом случае, новость о смерти Блэнди, похоже, искренне тронула Белла. «Хотя я очень боялся этого, «продолжал он свое письмо, «это большое потрясение, и я не могу в достаточной мере выразить свое глубокое сожаление».

Белл восхвалял Блэнди, напоминая о его «сильной отзывчивой натуре», за которую он был любим российским персоналом АРА и российскими гражданами по всему округу. Это подтверждается письмами, полученными АРА в Уфе в последующие дни. Российские сотрудники написали о Блэнди, что они «научились любить его за его чувствительное сердце, всегда готовое откликнуться на человеческое горе». В письме, подписанном «Бешевым», отмечалось, что Блэнди работал «не из страха, а из любви, даже не заботясь о своей жизни», и что «память о нем еще долго будет жить в сердцах башкирского народа». В письме, написанном переводчиком Блэнди Горином, говорилось о «большом сочувствии» Блэнди к голодающим людям, которым он «искренне и великодушно» помогал. Горин вспоминал, как Блэнди навещал больных, «никогда не думая о возможности заражения» — на самом деле он «часто смеялся над опасностью смерти от тифа».

Когда Блэнди заболел, он полностью осознавал серьезность своего случая и, возможно, предчувствовал — более того, приветствовал — то, что надвигалось. В крайне нелестном очерке о Блэнди, написанном одним из российских сотрудников, говорится: «В тот момент, когда Блэнди узнал, что у него тиф, он пал духом и решил, что обречен на смерть». Год спустя Белл оглянулся назад и пришел к выводу: «Нет никаких сомнений в том, что Блэнди был обречен. Нервное напряжение было для него слишком велико», и у него не было никаких шансов против экзантиматического тифа «Коллапс следовал за коллапсом, и было неизбежно, что результат будет фатальным».

Поскольку Белл был в отъезде, Келли пришлось позаботиться о захоронении тела Блэнди. Его рассказ об этих трудных днях, как и следовало ожидать, лишен всякой романтики.

Келли, вероятно, выполнял свою задачу, гораздо больше заботясь о собственном здоровье, чем он хотел показать своему корреспонденту. До того, как у Блэнди был диагностирован тиф, Келли имел с ним физический контакт, и поэтому в течение нескольких дней, в период инкубации, ему приходилось жить с неуверенностью в том, что он заразился страшной болезнью, хотя позже он признался, что испытывал лишь «легкие опасения». Беспокойство Келли стало бы еще более острым, если бы его совесть была обеспокоена тем, что он высмеял своего обреченного коллегу, что, возможно, не ограничивалось перепиской с третьими лицами.

Это были трудные дни для АРА в Уфе. На момент смерти Блэнди шестнадцать русских сотрудников города были заражены тифом. «В последнее время здесь были ужасные разрушения», — сообщил Келли. Когда