уродливой мордочкой мопса, Он похож на античного Купидона, щедро украшенного и облачённого в тёмно-коричневый бархат. Его пронзительный и чистый голос всегда слышен первым; он готовит для команды, прыгает за борт с верёвкой и даёт советы по любому поводу, перемалывает кофе концом палки в ступке, которую держит между ног, и с помощью той же большой палки гордо вышагивает передо мной, размахивая ею, если я на минуту схожу на берег, и приказывая всем убраться с дороги. «Я Ахмет!» — звучит весь день, когда кто-нибудь чего-нибудь хочет, и «велед» всегда готов и способен. Мой любимый — Осман, высокий чернокожий с длинными конечностями, который, кажется, сошёл с иероглифического рисунка, в рубашке, шапке-тюрбане и всё такое. На нём только эти две вещи, и как он ухитряется выглядеть таким невероятно «аккуратным и респектабельным» (как верно заметила Салли) в этом костюме — загадка. Он всегда при деле, всегда весел, но довольно молчалив — короче говоря, умелый моряк и надёжный, респектабельный «работяга» по преимуществу. Затем у нас есть Эль-Занкалоне из окрестностей Каира, старик с белой кожей, ценный работник, неиссякаемый рассказчик по вечерам и всегда В пути, полном шуток и примечательном своим сухим юмором, который так нравится команде. Хотел бы я понимать эти истории, которые звучат восхитительно, все о султанах и эмиратах, с эффектными «кульминациями», во время которых все хором восклицают «Машалла!» или «Ах!» (насколько долго вы можете тянуть это слово). Возможно, я и не понимаю шуток. Есть один Шириф, который только и делает, что смеётся, работает и услуживает; одной рукой помогает Омару, а другой — Салли, и выглядит как большой невинный чёрный ребёнок. Остальные дюжина — разных цветов, размеров и возрастов, некоторые довольно старые, но все очень тихие и воспитанные.

Всё это время у нас либо полное безветрие, либо встречный ветер, и люди очень усердно работали с буксирным тросом. В пятницу я объявил дневную остановку в деревне во время молитвы, чтобы благочестивые мусульмане могли пойти в мечеть; это доставило мне большое удовольствие, хотя пошли только пятеро: Рейс, рулевой, Занкалоне и двое стариков. Те, кто живёт выше по течению, вообще никогда не молятся, и Осман занялся тем, что купил соль на другой лодке и сложил её в ящик, чтобы отправить своей семье, потому что выше по течению она ужасно дорогая. В Бенисуэфе мы остановились, чтобы купить мяса и хлеба, это как бы сказать город-крепость, там есть один мясник, который убивает по одной овце в день. Я ходил по улицам в сопровождении Омара впереди и двух матросов с огромными дубинками позади, и это произвело фурор. Это скучный маленький провинциальный городок с убогим дворцом Саида-паши. В воскресенье мы остановились в Биббе, где я увидел большую коптскую церковь и вышел посмотреть, впустят ли меня внутрь. Дорога проходила мимо дома старосты деревни, и там «у ворот» сидел патриарх в окружении своих слуг и скота. Над воротами были кресты и странные скопления точек, больше похожие на митраистские символы, чем на что-либо христианское, но Гиргис был коптом, хотя и избранным главой мусульманской деревни. Он встал, когда я подошёл, вышел и поздоровался, затем взял меня за руку и сказал, что я должен зайти в его дом, прежде чем увижу церковь и войду в гарем. Его старая мать, которой было под сто лет, и его красивая жена были очень дружелюбны, но, поскольку мне пришлось оставить Омара у двери, наш разговор вскоре подошёл к концу, и Гиргис вывел меня в диванную, за пределы священной территории гарема. Конечно, мы курили трубки и пили кофе, и он уговаривал меня остаться на несколько дней, каждый день обедать с ним и пользоваться всем, что есть в его доме. Я взял предложенное им молоко и попросил его навестить меня в лодке, сказав, что должен вернуться до заката, когда станет холодно, потому что я болен. Дом был любопытным образцом жилища богача — я не смог бы описать его, даже если бы захотел, но мне казалось, что я разыгрываю отрывок из Ветхого Завета. Мы пошли в церковь, которая снаружи выглядела как девять ульев в коробке. Внутри девять куполов, покоящихся на квадратных колоннах, были очень красивы. Гиргис за свой счёт полностью отремонтировал её, и я думаю, что ремонт и обновление прекрасных старинных деревянных панелей, выполненных с такой тщательностью и замысловатостью, обойдутся в кругленькую сумму. Церковь разделена на три части; одна из них, перед тремя восточными куполами, непроницаема и скрывает Святая святых. Он открыл мне дверь в форме подковы, чтобы я мог заглянуть внутрь, но объяснил, что ни одна женщина не может переступить порог. Все было в смятении из-за ремонта, который активно шел, не обращая ни малейшего внимания на воскресенье; но он взял большой сверток, поцеловал его и показал мне. Что в нем содержалось, я не могу догадаться, и я постеснялся спросить через мусульманского переводчика. Справа от этого святилища находится могила мусульманского святого! под примыкающим к нему куполом. Здесь мы вошли внутрь, и Гиргис поцеловал гробницу с одной стороны, а Омар — с другой. К нашей обуви отнеслись гораздо строже, чем в мечетях. Омар хотел повязать мне на сапоги платки, как в Каире, но священник возразил и заставил меня снять их и ходить по кирпичному мусору в чулках. Я хотел послушать службу, но она начиналась только после захода солнца и, насколько я мог понять, не отличалась от других дней недели. Гаремы находятся за ширмой, самой удалённой от священной ширмы, за третьей ширмой, где также находится купель, запертая и похожая на маленькую мусульманскую гробницу. (Слово «гарем» используется здесь так же, как немецкое Frauenzimmer, и означает «респектабельная женщина». Гиргис назвал меня Омару «Харим».) У коптов только одна жена, но они держат её в гораздо большей изоляции, чем арабы. Дети были очень милыми, совсем не похожими на арабских отпрысков, а мужчины — очень красивыми. Они, казалось, совсем не воспринимали меня как единоверца и спрашивали, не женимся ли мы, англичане, на наших братьях и сёстрах.

Затем священник пригласил меня выпить кофе в его доме неподалёку, и там я «сидел у ворот» — то естьв большом загоне, приподнятом на 2 фута над землёй и покрытом соломой, слева от ворот. Толпа коптов собралась вокруг и присела на корточки, и к нам присоединился каменщик, который ремонтировал церковь. Это был крепкий, бородатый старик-мусульманин, который рассказал, как шейх, похороненный в церкви Биббе, три ночи подряд являлся