и глаза подходили Исиде и Хатор. Их одежда и украшения были такими же, как на изображениях в гробницах, и мне хотелось спросить их, сколько им тысяч лет. В их доме я сидел на древнеегипетской кушетке с полукруглым подголовником и пил из старинной посуды, а они принесли в подарок финики в корзине, которую можно увидеть в Британском музее. Они одеты в драпировки, как греческие статуи, и так же совершенны, но у них жёсткие, грубые лица, и, хотя они гораздо красивее, им не хватает очарования арабских женщин; а мужчины, за исключением жителей Калабши и тех, кто живёт далеко на севере, не такие джентльмены, как арабы.

Здесь все проклинают французов. Сорок тысяч человек, постоянно работающих на Суэцком канале на грани голодной смерти, не вызывают симпатии у арабов. Все с нетерпением ждут, что будет делать новый паша. Если он прекратит принудительный труд, то, я полагаю, от канала придётся отказаться. Что ж, я должен закончить и отправить письмо Мустафе-аге. Я пробуду здесь дней десять или около того, а затем медленно вернусь в Каир 10 марта, в последний день Рамадана. Я ненадолго задержусь в Каире, а затем сяду на маленькую лодку и спущусь в Александрию, чтобы повидаться с Джанет. Как бы я хотел, чтобы моя дорогая Рейни поиграла с Ахметом в лодке и посмотрела на хорошеньких нубийских мальчиков и девочек. Я столько всего увидел и услышал, что, как и господин де Конти, я бы хотел проснуться, чтобы рассказать об этом. Я очень хочу утомить вас рассказами путешественника. Пожалуйста, напишите мне поскорее.

Омар хотел услышать всё, что «джентльмен» сказал о «велед и бинт» (мальчике и девочке), и был очень рад услышать, что Морис хорошо учится в школе. Он думает, что «Абу эль велад» (отец детей — то есть ты) отправит овцу «фике», которая его учит. Я выучил совершенно новый свод правил приличия — célà a du bon et du mauvais, как и наш. Когда я сказала «мой муж», Омар покраснел и мягко поправил меня; когда мой осёл упал на улице, он с досадой закричал, а когда я упомянула об этом падении Хекекиан-бею, он был крайне возмущён. «Зачем вы так говорите, мадам? Это позор» — по сути, оплошность. С другой стороны, они с большим удовлетворением и радостью говорят обо всём, что связано с рождением детей. Очень милая, скромная и красивая нубийская девушка, желая сделать мне лучший подарок, какой только могла придумать, принесла мне циновку собственного изготовления, которая была её брачным ложем. Это был дружеский и почётный подарок, и я дорожу им. Омар рассказал мне о своём браке, взывая к моему сочувствию из-за разлуки с женой. Я намекнул, что англичане не привыкли к некоторым словам и могут быть шокированы, на что он ответил: «Конечно, я не стану говорить о своём гареме с английским джентльменом, но с доброй леди я могу это сделать».

До свидания, дорогой Алик, нет, это неправильно: я должна сказать «О, мой господин» или «Абу Морис».

7 марта 1863 года: миссис Остин

Миссис Остин.

В нескольких милях ниже Гиргеха,

7 марта 1863 года.

Дорогая Муттер,

Я был так рад узнать из твоего письма (которое Джанет отправила мне в Фивы на пароходе), что моё письмо из Сиута благополучно дошло до тебя. Прежде всего, мне стало намного лучше. В Каире зима была ужасно холодной и сырой, как вчера сказал мне коптский священник в Гирге. Так что я не жалею о расходах на пароход, j’en ai pour mon argent — мне всем стало лучше, и я действительно надеюсь поправиться. Теперь, когда я немного узнал эту страну, которая, по словам Геродота, не похожа ни на одну другую, я понимаю, что мог бы отправиться в Фивы, или в Кен, или в Асуан, почти ни в чём себе не отказывая, но откуда мне было знать об этом? Англичане создали иллюзию ложных потребностей и расточительности, которую, конечно, поддерживают слуги этой страны, одни из корысти, а другие по невежеству. Как только мне удалось по-настоящему убедить Омара, что я не так богат, как паша, и не желаю, чтобы обо мне так думали, он немедленно начал с чистого листа относительно того, что нужно иметь, и сказал: «О, если бы я мог подумать, что английская леди будет есть, жить и поступать хотя бы как арабы, я мог бы нанять для вас дом в Кенехе, и мы могли бы отправиться на чистом пассажирском судне, но я думал, что ни один англичанин этого не вынесет». В Каире, где мы будем, Иншаллаха, 19-го числа, Омар получит билет на самолет. снимаем жилье, берем напрокат несколько матрасов, стол и стул и, как он говорит, «держим деньги в карманах, вместо того чтобы отдавать их отелю». Я надеюсь, что Алику дошло моё письмо из Фив и что он рассказал тебе, что я обедал с «безгрешными эфиопами». «Я видел все храмы в Нубии, насколько мог добраться, и девять гробниц в Фивах. Некоторые из них удивительно красивы — Абу-Симбел, Калабши, Ком-Омбо — маленький храм в Эль-Кабе, прекрасный — три гробницы в Фивах и, прежде всего, Абидос; Эдфу и Дендера — самые совершенные, Эдфу — почти совершенный, но гораздо менее красивый. Но самый прекрасный объект, который я когда-либо видел, — это остров Филе. Это вызывает почти сверхъестественное ощущение, как лучшие пейзажи Клода, но совсем не похоже на них — совершенно другое. Арабы говорят, что Анс эль-Вогуд, прекраснейший из людей, построил его для своей прекраснейшей возлюбленной, и там они жили в совершенной красоте и счастье, совсем одни. Если бы погода не была такой холодной, когда я был там, я бы жил в храме, в зале, украшенном скульптурами, изображающими таинство погребения и воскрешения Осириса. Омар прибрал там и хотел перенести мои вещи на несколько дней, но было слишком холодно, чтобы спать в комнате без двери. В этом году ветры были необычайно холодными и дули постоянно. У нас было очень мало по-настоящему тёплой погоды, и большую часть времени мы мерзли. На берегу, вдали от реки, было бы гораздо лучше для больных.

Мустафа Ага, консульский агент в Фивах, предложил мне свой дом, расположенный среди гробниц, с прекрасным видом, если я когда-нибудь захочу его посетить. Он был очень добр и гостеприимен по отношению ко всем англичанам, которые там были. Я зашёл в его гарем, и мне очень