поеду в Александрию. Омар отправился в Булак, чтобы узнать стоимость проезда на лодке, так как я не люблю ездить по железной дороге, а у меня много тяжёлого багажа, кухонной утвари и т. д., за перевозку которых железная дорога берёт огромные деньги. Чёрная рабыня, отправленная в подарок американскому генеральному консулу, очень счастлива и весь день поёт причудливые, нежные кордофанские песенки. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я привезу её домой. Она так ужасно плачет, когда Омар говорит ей, что она не моя рабыня, потому что боится, что я её брошу, и настаивает на том, чтобы быть моей рабыней. Она хочет стать подарком для Рейни, маленькой Ситт, и так искренне смеётся при мысли о ней. Она очень тихая и нежная, бедная маленькая дикарка, и крайняя покорность этой бедной маленькой души меня очень расстраивает; у неё нет собственной воли. Теперь она разговорилась и рассказывает обо всех своих бедах и о том, как batal (плохо) было всем в Хартуме; а потом она трётся своим маленьким чёрным носиком о мою руку, весело смеётся и говорит, что здесь quyis keteer (очень хорошо), и от восторга обнимает себя. Я думаю, Рейни она очень понравится.

Я собираюсь навестить семью старого французского художника-мусульманина. У него жена-арабка и взрослые дочери, и он очень приятный старик с запасом арабских легенд; я собираюсь убедить его записать их и позволить мне перевести на английский. Султан сегодня уезжает. Даже воду для питья привозили из Константинополя; я слышал это от Гекекиан-бея, у которого раньше был евнух, а теперь Кизляр Агаси при самом султане. Хекекиан имел честь поцеловать руку своего старого раба. Если кто-то попытается убедить вас в том, что цивилизация в Египте существует, посмейтесь над этим. Реальная жизнь и реальные люди в точности такие, как описано в самой правдивой из книг — «Тысяче и одной ночи»; тирания та же, люди не изменились — и они очень милые. Если бы я только мог говорить на этом языке, я мог бы влиться в арабское общество через двух-трёх разных людей и увидеть больше, чем многие европейцы, прожившие здесь всю свою жизнь. Арабы остро реагируют на малейшие предрассудки в свой адрес, но когда они чувствуют себя в полной безопасности, им нравится развлекаться с иностранцами.

Омар придумал великолепный план: если бы я была здорова и сильна, он посадил бы меня в тактерраван и отвёз бы в Мекку в образе своей матери, которая должна была быть турчанкой. Для европейца это, конечно, было бы невозможно, но предприимчивая женщина могла бы легко провернуть это с помощью сообщника-мусульманина. Подумать только, увидеть паломничество! Через несколько дней я поеду в Александрию, и если мне снова станет плохо, я должна буду вернуться в Европу или отправиться в Бейрут. Я не могу найти лодку дешевле 12 фунтов; вот как арабы понимают конкуренцию; владелец лодок сказал, что их так мало, что времена плохие из-за железной дороги и т. д., и что он должен брать вдвое больше, чем раньше. Напрасно Омар возражал, что это не лучший способ найти работу. «Малешь!» (Не важно!), и поэтому я должен ехать по железной дороге. Разве это не по-восточному? Вверх по реке, где нет железной дороги, я мог бы взять лодку вдвое дешевле. Всё, что вы когда-либо говорили мне о большинстве испанцев в Испании, в полной мере применимо и здесь, и я на каждом шагу вспоминаю об Ирландии; те же причины вызывают те же последствия.

Сегодня дует хамсин, и очень жарко, совсем не так, как на мысе Доброй Надежды; здесь душно и пасмурно, солнца нет. В целом климат гораздо менее благоприятный, чем я ожидал, очень, очень уступает мысу Доброй Надежды. Тем не менее, я от всего сердца согласен с арабской поговоркой: «Тот, кто пил воду из Нила, всегда будет стремиться выпить её снова». И когда грациозная женщина в синей рубашке и вуали снимает с плеча огромную флягу и подносит её к вашим губам с искренней улыбкой и приветствием, вкус становится вдвойне сладким. Альхамдулиллах! Салли говорит, что по сравнению со сладким элем после воды из Нила любая другая вода — как плохое дешёвое пиво. Когда Хамсин заканчивается, Омар настаивает на том, чтобы я сходил посмотреть на дерево и колодец, где Ситтина Мариам отдыхала с Сейидной Иссой[4] на руках во время полёта в Египет. Его почитают как христиане, так и мусульмане, и это отличное место для застолий и праздников на открытом воздухе, которые так любят арабы. Пожалуйста, напишите и скажите, что вы хотите, чтобы я сделал. Если бы я не мог видеться с вами и детьми, я бы остался здесь и снял дом в Аббасии в пустыне, но я не смог бы этого вынести. И я не смогу долго вести такую кочевую жизнь. Я должен вернуться домой и умереть в мире и покое, если мне не станет лучше. В следующий раз напишу в Александрию.

18 апреля 1863 года: мистер Том Тейлор

Мистеру Тому Тейлору.

Каир,

18 апреля 1863 года.

Мой дорогой Том,

Ваше письмо и письмо Лоры доставили мне большое удовольствие в этой далёкой стране. Я не мог ответить раньше, так как был очень болен. Но самаритяне пришли с маслом и вином и утешили меня. Было странно и тоскливо слышать, как мой друг Хекекян-бей, учёный старый армянин, и Де Лео-бей, мой врач, говорили по-турецки у моей постели, пока мой верный Омар плакал и молился «Ях, Роббина»! «Ях, Саатир»! (О Господи! О Спаситель!) «Не дай ей умереть».

Алик совершенно прав в том, что я влюблён в арабские обычаи, и я умудрился увидеть и узнать о семейной жизни больше, чем многие европейцы, прожившие здесь много лет. Когда арабы чувствуют, что кто-то по-настоящему заботится о них, они от всего сердца отвечают тем же. Если бы я только мог говорить на их языке, я бы увидел всё. Каир — это «Тысяча и одна ночь»; кое-где есть немного франкского лоска, но правительство, народ — всё осталось неизменным с тех пор, как была написана эта правдивая книга. Никакими словами не описать отъезд святого Махмуда и паломников в Мекку. Я полдня слонялся по шатрам бедуинов, восхищаясь этим славным, свободным народом. Видеть, как бедуин и его жена идут по улицам Каира, — это великолепно. Она кладёт руку ему на плечо и, едва удостоив взглядом египтянку в парандже, которая несёт тяжёлое бремя