это им нравится гораздо больше, чем подарок. Так что однажды я почту своим присутствием её дом. Добрая старая Ханна, она развелась со мной из-за того, что я слишком толстый и старый, и её заменил молодой турок, чья семья кормится за счёт Хаджи Али и ведёт себя снисходительно. Если бы я мог себе это позволить, я бы сделал набросок моей любимой старой мечети, которая приходит в упадок, а посреди неё растут три пальмы. Да, у меня была бы целая книга, потому что всё это прекрасно, но, увы, всё уходит. Старый коптский квартал заброшен, а отвратительные, обветшалые французские дома, вроде того, в котором я живу, приходят в упадок; а в такую погоду как хорошо было бы оказаться в арабском дворе с его мастабой и фонтаном!

На улице сейчас ссора; как они кричат и жестикулируют, и каждый что-то говорит; мальчик опрокинул поднос торговца пирожными, «Наал Абу’к!» (Будь проклят твой отец), он требует шесть пиастров в качестве компенсации, и каждый высказывает своё мнение за или против. Мы все выглядываем из окна; моя соседка напротив, красивая армянка, высовывается, и её бриллиантовые украшения и серьги сверкают, когда она смеётся, как ребёнок. Христианский красильщик тоже очень активен в споре, который, как и все арабские споры, ни к чему не приводит; он растворяется в изящных театральных жестах и долгих разговорах. Любопытно! На улице они такие шумные, но стоит им оказаться в кофейне или где-нибудь ещё, и они становятся самыми тихими людьми на свете. Заговаривает только один человек, остальные слушают и никогда не перебивают; двадцать человек не шумят так, как трое европейцев.

Хекекян-бей — мой ближайший сосед, и он заходит ко мне, и мы обсуждаем правительство. Его сердце болит от бескорыстной печали из-за страданий народа. «Разве они не заслуживают того, чтобы ими достойно управляли, чтобы им было позволено немного счастья и процветания? Они такие послушные, такие довольные; разве они не хороший народ?» — вот его слова, когда он рассказывал о каком-то новом злодеянии. Конечно, половина этих действий совершается под предлогом улучшения и цивилизования, а европейцы аплодируют и говорят: «О, но ничего нельзя было сделать без принудительного труда», и бедных феллахов сгоняют в банды, как заключённых, а их семьи голодают, и (кто бы мог подумать) население продолжает сокращаться. Неудивительно, что они кричат: «Пусть английская королева придёт и заберёт нас». Понимаете, я смотрю на вещи не совсем так, как Росс, но у меня другая точка зрения, и моё сердце на стороне арабов. Меня меньше всего волнует открытие торговли с Суданом и всеми новыми железными дорогами, и я бы хотел, чтобы люди и имущество были в безопасности, чего здесь нет (за исключением европейцев, конечно). Исмаил-паша добился от султана разрешения взять 90 000 федданов невозделанных земель в свою частную собственность, и это было очень хорошо, но покойный вице-король Саид восемь лет назад пожаловал некоторые невозделанные земли многим туркам, своим служащим, в надежде основать земельную аристократию и побудить их вкладывать капитал в сельское хозяйство. Они так и сделали, и теперь Исмаил-паша забирает их улучшенную землю и отдаёт им феддан за феддан своей новой земли, на возделывание которой уйдёт пять лет. Он заставляет их подписать добровольный договор об обмене, иначе они отправятся в Фазоглу, в жаркую Сибирь, откуда никто не возвращается. Султан также оставил крупную сумму денег для религиозных учреждений и благотворительных организаций — мусульманских, иудейских и христианских. Никто из них не получил фодду. Это правда, что султан и его свита разграбили пашу и здешних людей; но, судя по всему, что я слышал, султан действительно хочет творить добро. Здесь нужны руки, чтобы возделывать землю, и плата очень высока; еда, конечно, дорожает, а принудительный труд причиняет больше страданий, чем раньше, и население будет сокращаться ещё быстрее. Мне кажется, что в таком положении дел бесполезно говорить о том, что общественные работы должны выполняться любой ценой. Возможно, благосостояние увеличится, если при этом люди не будут истреблены. Затем каждый новый паша строит огромный новый дворец, в то время как дворцы его предшественников приходят в упадок. Сыновья Мехмета Али даже вырубили деревья в его прекрасном ботаническом саду и посадили там бобы; так что денег постоянно тратится больше, чем если бы их бросали в Нил, потому что тогда феллахам не пришлось бы тратить своё время, столь необходимое для сельского хозяйства, на строительство отвратительных так называемых дворцов, похожих на бараки. Меня поражает, когда англичане говорят о том, что «палка — единственный способ управлять арабами», как будто кто-то может сомневаться в том, что это самый простой способ управлять любым народом, если его можно использовать безнаказанно.

Воскресенье. — Сегодня утром я ходил в большую недостроенную новую коптскую церковь. Омар поднялся со мной на женскую галерею и незаметно вернулся, когда увидел, что я на месте, но коптские женщины начали разговаривать с ним и задавать вопросы обо мне, пока я смотрел вниз на странную сцену внизу. Я думаю, они до сих пор празднуют древние мистерии. Звон тарелок, песнопения, гудение, не похожее ни на что из того, что я когда-либо слышал, странные жёлтые конусы, покрытые ещё более странными устройствами, — это было wunderlich. В конце концов все разошлись, а я спустился вниз и снял обувь, чтобы посмотреть на церковь. Пока я это делал, открылась боковая дверь, и вошла процессия. Священник, одетый в обычную для всех коптов чёрную мантию и тюрбан, с подсвечником в форме трезубца, другой священник с тарелками, множество маленьких мальчиков и два молодых священнослужителя в жёлтых атласных накидках (странно контрастирующих со знакомыми тюрбанами, которые носят простые люди), — все они несли маленьких детей и огромные восковые свечи, по одной свече и ребёнку. Они трижды обошли вокруг, яростно стуча тарелками и напевая джигу. Милые маленькие мальчики шли прямо перед священником с таким серьёзным и важным видом. Затем они все остановились перед алтарём, и священник развязал что-то вроде широкой ленты, которая была на каждом из младенцев, всё время читая что-то на коптском, и, наконец, окропил их лбы и руки водой. Это церемония, которая проводится после крещения, я не знаю, через сколько дней, но священник завязывает, а затем развязывает ленты. Что это символизирует? Я тебя люблю. Затем старик дал Омару и мне по маленькому круглому хлебцу с узором, похожим на каббалистический, который, несомненно, был испечён для Исиды. С одной стороны прохода стояло много женщин в плотных покрывалах, и среди них были матери