«Я уже просила прощения и у тебя, и у Улмо».

Уинэн, полупрозрачная, искрящаяся и прекрасная, смахнула ладонью с корпуса корабля прилипших моллюсков.

«Не забывай, что я падал во тьму искажения, — Оссэ вдруг начал угрожать, образ помрачнел и задрожал, словно истаивающая иллюзия. — Да, я вернулся и искупил свою вину, построив корабли для эльфов, чтобы спасти их от того, кому хотел служить! Но тьма… — Майя тронул грудь там, где у эрухини бьются сердца. — Тьма осталась внутри. Поэтому я не осуждаю тебя, что ты ластишься к Тилиону, устраивая приливы и отливы, играешь с ним и веселишься ночами. С ним, а не со мной. Не осуждаю, но и не прощаю. Ещё раз тронешь то, что сделала не сама…»

«Хочешь, я подниму всё, что утопила моя буря?» — Уинэн смахнула ещё одну колонию моллюсков.

«Если потребуется — поднимешь. Но приказать должен не я».

***

— Ты ведь смеялся над высокопарными словами, говорившими, будто любое добро обратится злом? — Илмарэ вышла в коридор дворца Манвэ и встала на фоне живой истории создания звёзд. — И вот теперь аманэльдар не ценят тебя, Эонвэ, единственного из Айнур, кто до сих пор пытается быть рядом с эрухини. Заметь, Айнур это не ценят тоже.

Глашатай Владыки Сулимо остановился, понимая — помощница Варды нарочно не пропускает его вперёд. Но почему? Для Майя снова нет Слова у Манвэ?

— Но мы не знаем, что есть добро, а что зло, — едко произнёс Эонвэ, невольно залюбовавшись сияющим образом девы. — Поэтому не можем оценить.

— Всё смеёшься, — Илмарэ покачала головой, чёрные волосы заискрились звёздами ярче прежнего. — Однако, хочу предупредить. Есть одно обстоятельство, которое меня волнует в последнее время.

Майэ обвела глазами живую пустоту, пестрящую картинами прошлого.

— Ты же знаешь, что Моргот снова задумал нечто масштабное, — заговорила она, и голос зазвучал Эонвэ в спину. — Как ты думаешь, на что будут готовы попавшие в зону бедствия жители Средиземья?

«Они будут готовы на всё, — речь Илмарэ скрылась внутри груди глашатая, — они будут молить нас о прощении, о помощи и об укрытии. Они станут говорить, кричать и рыдать о невинных жертвах, и будут по-своему правы. Да, никто из нас не в обиде на ушедших Нолдор и их потомков, никто не мстит им. Но ты же понимаешь, как возненавидят нас и наших подданных-аманэльдар те, кто придут из Средиземья? Ты понимаешь, что их сердца необратимо искажены злом? Эти эрухини станут требовать возмездия Морготу, а значит, если мы послушаем их, если пойдём у них на поводу и пленим одного из нас, Дети Эру почувствуют над нами власть. Скажи, Эонвэ, ты хочешь, чтобы твою судьбу решали за тебя? Мало ли, чем и кому ты не понравишься? Что, если Валар станут судить своих Майяр? А если чужих?»

— Пока я служу господину Манвэ, — глашатай не принял правила игры, — мне опасаться нечего.

— Как и всем Айнур, — улыбнулась Илмарэ, уходя в картину «Сотворение звёзд».

Эонвэ задумался. Теперь путь свободен? Можно идти? С Владыкой Сулимо обязательно нужно переговорить, и именно словами, поскольку Форменоссэ нельзя оставлять без присмотра, но речи с хозяевами необходимо вести крайне осторожные. Нужно посоветоваться.

Что хотел бы сказать Вала Манвэ тем, кто зачем-то хранит память о боли и традиции, что привели к беде?

И как подготовить этих эльфов к ещё большим бедам?

Тут необходимо Слово Валар.

***

Несмотря на уже долгое пребывание на поверхности, глаза всё ещё болели из-за непривычно яркого дневного света, от которого нельзя было отвернуться, в отличие от покорного пламени горна.

— Мастер Махтан, — заговорил король Ольвэ, снова обретший утраченный статус и гордившийся этим, а потому не расстававшийся с короной и множеством серебряных украшений на шее, руках и одежде, — посмотри на море. Красиво, правда?

Прославленный кузнец и самый усердный ученик Вала Ауле кивнул. Зная, что тэлерийский владыка не стал бы просто так тащить мастера на берег, требуя покинуть подземелье, Махтан изначально предчувствовал недоброе, а когда понял, что все разговоры придётся вести при дюжине советников, заволновался более прежнего. Зачем каждый раз нужен летописец? Для чего все эти молчаливые Тэлери?

— Видишь белую мачту, едва выглядывающую из волн? — гордо спросил Ольвэ и приказал книжнику Телперумилу продолжать начатый текст. — Валар дают нам знак. Нам — это моему народу, более других невинно пострадавшему за свою искреннюю и жертвенную любовь к Владыкам. Пострадавшему от вас, Нолдор. Но теперь справедливость восторжествовала, поскольку эта показавшаяся мачта — надежда на возвращение счастливого прошлого, в котором наши песни звучали радостно.

Король заулыбался.

— Скажи, мастер Махтан, а какие знаки получает твой народ? Какова ваша эстэль? Никакие? Вы их не заслужили?

Ученик Вала Ауле промолчал, понимая — это лишь начало нового неприятного разговора. Но что не так на этот раз? Ольвэ получает от Нолдор любую посильную помощь совершенно безвозмездно, достаточно лишь обмолвиться о планах и желаниях нолдорану Арафинвэ, и по приказу владыки сразу же делается любая работа! Махтан лично отвечает за её выполнение! Ради искупления вины перед братьями-Тэлери мастер практически перестал работать с медью, уделяя большинство времени серебру и платине, реже — стали. На этот раз даже стал сопровождать в дороге, будто слуга! Чего ещё не хватает вынужденным вечно скорбеть по вине Нолдор сиротам?

— Искреннего добра с вашей стороны, — заговорил, не дождавшись ответа, Ольвэ, краем глаза следя за тем, что записывал Телперумил и явно переговариваясь с советниками по осанвэ, — не будет от Нолдор никому: ни нам, несчастным жертвам вашей гордыни, ни благодетельным всепрощающим Валар, чью любовь вы не цените, ни даже вам самим! Однако ранее я полагал, будто Нолдор любят своё ремесло, каким бы оно ни было странным, грязным, опасным, ненужным или бессмысленным, но теперь я усомнился и в этом и не знаю, стоило ли давать вам шанс на искупление.

Махтан посмотрел на море и едва видневшуюся над волнами мачту, потом перевёл взгляд на давно заброшенный город. Ольвэ сказал, что поехал сюда почтить память детей, что семья просила навестить родные места, а Нолдор, во главе с мастером — близким родичем Феанаро Куруфинвэ и других братоубийц — нужны в пути на всякий случай. Да и в оставленных городах пригодятся — мало ли что? Но оказалось, готовилась демонстрация особой любви Валар.

Махтану стало неописуемо обидно и неприятно, однако мысли о семье заставили смирить