Шрифт:
Закладка:
— Хорошо, что теперь я уродина, — Бельдир улыбнулась отражению, не размыкая губ. — Надеюсь, никаким тварям я тоже не понравлюсь, даже несмотря на то, что их самки всегда так рядятся.
Взяв всё то, приготовлению чего заботливо и с любовью научила жуткая эльфийка-калека, юная разведчица осторожно вышла из спрятанного в скале укрытия.
***
Трое пьяных воинов-орков бодро шагали по дороге, оря что-то несвязное. До цели им было ещё далеко, они понимали — не успеют в срок, за что получат от горящих гадов, но сейчас бойцы Моргота были слишком пьяны, чтобы бояться, поэтому среди неразборчивых воплей и хохота порой слышалась ругань в адрес командиров-Балрогов.
Вдруг один из орков резко остановился, ошарашенно посмотрел на собратьев и рухнул на мёрзлые камни.
— Э! — попытался тормошить его приятель, но тоже упал.
Третий воин, решив, что ему без разницы, какая драная дырка тут происходит, бросился наутёк.
Из морозного полумрака на мгновение показалась тёмная фигура, вспыхнул огонёк, а потом на двух лежавших без движения телах загорелась одежда.
И фигура снова исчезла среди чёрных валунов.
The Two Taverns
Верить в то, что всё закончится вот так, разум отказывался. В голове всё настойчивее стучал вопрос без ответа:
«Создатель Эру! Почему я не эльф?! Почему не могу не уставать?!»
С горьким сожалением вспоминая, как Старшие могли бегать чуть ли не сутки напролёт, Хатол, надеясь только на то, что вот-вот откроется второе дыхание, перепрыгивал через камни и ямы, скользил по замерзшим лужам, не каждый раз успевая уворачиваться от летевших вслед булыжников и, иногда, ножей. Перед глазами становилось всё темнее, чёткость зрения падала от усталости, и ещё больнее ранило знание — орки хорошо видят ночью.
Вопли позади становились то громче, то тише, однако не прекращались, а это означало, что появление подмоги было лишь вопросом времени.
Перепрыгнув очередную канаву и едва не подвернув ногу, Хатол увидел далеко впереди дома, в окнах которых горел свет. Решив, что терять нечего, юный сын Магора ринулся в сторону поселения.
***
— Не моя забота — кто там бьёт кого-то.
Наплевать, конечно, кто там, где убит.
Ах, мама родила ты сына без охоты,
Потому что сын твой — пьяница, бандит.
Под кошмарные звуки песни, которая на удивление была складной — видимо, сочинили на востоке, Бельдир остановилась перед дверью таверны и, собравшись с духом, открыла дверь.
Где воняло хуже, сказать однозначно было невозможно, однако смрад от тлеющих мусорных куч снаружи был всё же привычнее, нежели вонь полусотни немытых тел, смешавшийся с пойлом, куревом и плохо приготовленной едой. Радовало одно — в холоде запасы не протухали, и в таверне хотя бы не стоял запах гниющего в подвале мяса, которое, не моргнув глазом жарили и подавали на стол с грибным отваром.
— Я возьму обманом города, измором! — голосили воины, часть из которых были в доспехах и при оружии. — Буду бить, калечить, вешать и стрелять,
Буду одобрять я всячески погромы,
А на остальное просто наплевать.
— Я к Маслёнку, — сказала Бельдир, стараясь максимально кокетливо улыбаться, не открывая рта, — помочь пришла. Гостей много, устал мой малыш.
— Сучок обвислый — твой малыш! — заржал хозяин таверны, однако пропустил «полуорчиху» в кухню, и сделал это незаметно для пьяных посетителей. — Давай, вылизывай тут всё! Найду мусор — будешь лизать у меня!
Бельдир закивала с готовностью на оба действия, схватилась за метлу. Хозяин самодовольно поправил штаны и вышел за дверь.
Стало очень страшно, тело забила дрожь. Что если кто-нибудь войдёт? И где здесь соль? Где хоть что-нибудь?! Глаза видели всё, но голова отказывалась думать, и все предметы вокруг показались совершенно незнакомыми.
Где? Где хоть что-нибудь?
***
— Я пошёл рубать всех, зноем опалённый.
Это дело, братцы, знаете, люблю!
И пошёл рубать всех, зноем опалённый.
Это дело, братцы, знаете, люблю!
Песня упростилась, между двумя столами началась драка.
Бельдир, надеясь, что всё сделала верно, коротко простилась с хозяином этой таверны и побежала к следующей. От холода зуб на зуб не попадал, а когда юная внучка Беора увидела огромную толпу около двери небольшого здания, в которое направлялась, ужас подкосил ноги — не меньше трёх десятков орков что-то орали, хохотали и по очереди хватали за всё, что можно, полураздетых женщин, толкая их друг к другу. Одна подуорчиха была настолько пьяна, что не могла стоять, однако рот держала открытым правильно, доходчиво предлагая совершенно определённое развлечение.
В ужасе отпрянув, Бельдир почувствовала, как её схватили сзади.
— О, спасибо, — вдруг заговорила почти не дрожащим голосом разведчица, догадавшись, как можно выкрутиться, — я так ждала, что меня спасут от этих страшных грозных воинов! Я пришла работать, полы мыть! Мне надо мужу помочь, но тут они!
Руки, обхватившие талию, замерли, хватка слегка ослабла.
— Я тя провожу, — пообещал жуткий голос, — но ты отблагодаришь!
Бельдир согласилась, зная, что спящему врагу благодарность не понадобится.
***
— Чё ты сморишь на него?
Рубай его, батя! И пущай орёт,
А из рожи кровь идёт.
Наше дело правое!
Распалился я в бою, давай рубать
Всех напрочь! Гады надоели мне.
Обогнать гада на коне
И смотреть в кровавое.
Красный цвет мне режет вены,
Красный цвет мне душит горло,
Красный цвет пугает, но ведь
Я призываю лозунг этот:
«Свобода или смерть!»
«Свобода или смерть!»
«Свобода или смерть!»
«Свобода или смерть!»
Баранор, перемазанный в саже и воске, делая вид, будто вытирает столы, осмотрелся и прислушался: странное дело — песня была не орочья, разведчик знал её автора, но был уверен — здесь некому было это петь! Неужели зёрна смуты дают ростки?
— Ёлки зелёные растут,
Облака белые плывут.
Я не знаю, кто это придумал,
Кто убить меня надумал.
Ай-да наотмашь и поперёк рубахи
Жахнуть. Голова долой!
И не надо: «Ой-ой-ой!»
Наше дело правое!
Дырку просверлить под плащиком —
И нету дяди. Дядя был врагом,
А теперь лежит кульком,
А в башке кровавое.
Красный цвет мне режет вены,
Красный цвет мне душит горло,
Красный цвет пугает, но ведь
Я призываю
