о своей безопасности. Грязь чавкала под копытами коней. Со стороны нашей пехоты доносилось мерное топанье. Вверху, явно имея в виду нас, пронзительно закричал стервятник. Защитники молча смотрели на нас. Герцог отдал приказ остановиться и поехал вперед всего с полудюжиной спутников, включая меня.

Мы приближались и оказались на расстоянии полета арбалетного болта.

– Сир, они и выстрелить могут, – предупредил де Шовиньи.

Ричард хмыкнул:

– Пусть попробуют.

Я посмотрел на Фиц-Алдельма. В кои-то веки, подумал я, мы по одну сторону. На лице его отражалась тревога. Когда оно посерело, как у трупа трехдневной давности, я ощутил дикое злорадство. Рыцарь боялся быть подстреленным.

– Сир, дальше приближаться опасно, – сказал Фиц-Алдельм.

– Возвращайся, если хочешь, Роберт, – рассмеялся герцог.

Фиц-Алдельм покраснел, и я, прости господи, наслаждался его позором. В пятидесяти шагах от рва Ричард натянул поводья.

Я заметил оконечности арбалетов, торчащие из-за парапета, и внутренности мои сжались. Мне доводилось видеть, что способна сделать с человеком стрела. Фиц-Алдельм не напрасно боится, признал я, надеясь, что мой собственный страх не отражается на лице.

Поднеся ладони ко рту, герцог прокричал:

– Пусть владетель Монфора отзовется! Ричард Аквитанский у его ворот.

На стене началось оживление. Вниз по лестнице затопали шаги.

Ричард сидел, положив руки на луку седла, в расслабленной позе. Он походил на охотника, остановившегося передохнуть на природе, а не на полководца, который находится на расстоянии верного выстрела со стороны врагов. Герцог посмотрел в небо, где парил стервятник и на большой высоте плыли курчавые, как барашки, облака.

– Славный денек, да, Руфус?

– Да, сир, – отозвался я, немного ободренный его бравадой, и спросил у Фиц-Алдельма: – А вы как думаете, сэр?

Тот остановился чуть позади Ричарда. Все еще бледный, он зло глянул на меня и выдавил вежливо:

– Воистину так.

– Сир! – раздался голос со стен.

Мы повернулись. Над парапетом появилось круглое красное лицо.

– Меня зовут Жан Легро, сир.

– Удачное имечко[18], – проговорил Ричард вполголоса; мы постарались не рассмеяться. Герцог продолжил: – Вам известно, кто я такой, сэр?

– Известно, сир, – с беспокойством ответил Легро.

– Вы, без сомнения, осведомлены о судьбе Ла-Ферт-Бернара?

– Да, сир.

– Если не хотите видеть, как ваш замок берут приступом, я посоветовал бы открыть ворота.

Это не было чистой правдой – Ла-Ферт-Бернар взяли после внезапной атаки, тогда как защитники Монфора были полностью готовы отразить нападение. Тем не менее наших сил вполне хватало для успешного штурма, и обе стороны это сознавали.

– Каковы ваши условия, сир? – с неподобающей поспешностью осведомился Легро.

Широко улыбаясь, я обменялся рукопожатием с де Шовиньи. Фиц-Алдельм протяжно, шипяще выдохнул.

Ричард не выразил удивления.

– Вы сдаетесь, приносите клятву верности мне и королю Филиппу как верховному сеньору. Выполните эти требования, и останетесь владетелем Монфора.

– Я согласен, сир.

В голосе Легро чувствовалось облегчение, как у приговоренного, которого помиловали, когда голова уже лежала на плахе. Он отдал приказ, и минуту спустя обе створки открылись внутрь.

– Слава богу! – провозгласил Ричард.

– Аминь, – отозвался Фиц-Алдельм.

Я не стал говорить о том, что своим успехом мы обязаны не столько помощи свыше, сколько славе герцога. Он казался непобедимым.

К исходу седмицы Ричард и Филипп захватили еще три замка к северо-востоку от Ле-Мана: Малетабль, Бомон и Баллон. Все были сданы сеньорами, не желавшими, чтобы герцог и французский король взяли их силой. Их примеру могли последовать многие другие, но Ричард получил сведения от своих лазутчиков в Ле-Мане. Его отец до сих пор находился в тамошней цитадели. Пришло время воевать по-другому, объявил герцог, и Филипп согласился.

Одиннадцатого июня, под покровом густого тумана, мы двинулись в обход Ле-Мана, подходя к нему с юга. Разбив палатки по берегам реки Юин, на расстоянии дальнего выстрела из лука, мы встали лагерем. Настроение у нас было приподнятое, даже ликующее. Поутру предстояло идти в бой. Ричард знал город как свои пять пальцев – он много раз живал там в детстве. Через Юин был переброшен только один мост, но герцог показал нам броды через реку. Вместо того чтобы приступать к главным воротам, нам предстояло сосредоточиться на нескольких слабых местах, дырах или проемах, образовавшихся от недостаточного присмотра за стенами.

Всем строго запретили выпивать лишнего. Для предстоящей битвы потребуется трезвая голова, сказал герцог. Видя приунывшие физиономии жандармов, он пообещал им на следующий вечер выдать двойной рацион. Чтобы не извещать о своем присутствии солдат Генриха, они не стали издавать приветственных криков, а вскинули в воздух стиснутые кулаки и заулыбались, как идиоты.

Встала луна, и люди стали расходиться по лежанкам. Но я долго не мог уснуть, думая о том, что ждет нас утром. До сих пор большая часть сражений сводилась к стычкам или коротким осадам, однако завтрашнее дело обещало быть не в пример крупнее. В распоряжении Генриха имелись по меньшей мере семьсот рыцарей и раза в полтора больше жандармов и лучников. Король не настроен сдаваться, и его воины окажут яростное сопротивление. Многие могут погибнуть. Овейн, например, или де Дрюн. Рис. Представить последнее было страшнее всего. Я закрыл глаза и стал молиться, чтобы Бог защитил нас всех. Если кого-то убьют, то пусть лучше меня. Или Фиц-Алдельма, нашептывал бесенок у меня в голове.

Не находя покоя, я решил пройтись. Ноги привели меня к Юину, где я обнаружил Риса, назначенного часовым. Он бдительно нес службу и услышал, как я приближаюсь. В темноте блеснула белозубая улыбка.

– Есть какое-нибудь шевеление на той стороне? – спросил я.

Сквозь редевший туман виднелись очертания каменных и деревянных частей моста, а за ними – городские стены.

– Ни единого звука с самой заутрени, сэр. Ставлю серебряный пенни, что часовые дрыхнут.

– На рассвете их ждет самое большое потрясение в жизни.

– Надеюсь. Что будет после того, как мы возьмем Ле-Ман, сэр?

– Это зависит от короля. Если его захватят, войне конец. Если он сбежит, она будет продолжаться еще какое-то время.

– Отправимся мы когда-нибудь в Утремер? – буркнул Рис. – Мы приняли крест в Туре уже полтора года назад.

– Вечность назад, – согласился я.

Жестокий раздор между Ричардом и его отцом мало заботил меня, а Риса и того меньше. Из прежних наших разговоров я знал, что голова его забита чужеземными девушками с угольно-черными глазами, яростными сарацинскими воинами, рассказами о диковинных городах: Константинополе и Иерусалиме. Хотя я объяснял ему причины отсрочки, он отказывался вникать в них. Находясь ближе к Ричарду и будучи свидетелем его борьбы с отцом, я лучше понимал все это.

– Герцог отплыл бы в Святую землю хоть завтра, но не может, пока его не провозгласили наследником Генриха.

– Иначе