– Государь, герцог…

– Ты лично отвезешь его в Париж, Маршал. Он гостит там у Филиппа. – Глаза короля оставались закрытыми. Голос звучал спокойно, холодно. – Это не важно. Он прислушается к величайшему из рыцарей.

Высокая похвала – но Маршал припомнил ярость и решимость, которые Ричард выказал в Бонмулене, и решил, что выбор не имеет значения. Сам Господь не заставит этого человека передумать. Уильям посмотрел на де Бетюна; тот беспомощно пожал плечами.

– Ты слышал меня, Маршал? – спросил король.

– Да, государь. Ваша воля для меня – закон. Я доставлю герцогу письмо и переговорю с ним, как вы того желаете.

– Ему следует разорвать союз с Филиппом и вернуться ко мне. Вместе мы поставим этого выскочку Капета на место.

«Будь Ричард твоим наследником, он охотно поступил бы так», – проговорил про себя Маршал. Он снова посмотрел на де Бетюна и сказал одними губами: «Мне придется упомянуть о престолонаследии». К его радости, друг кивнул.

– Не беру на себя смелость предугадывать вашу волю, государь, – начал Уильям, собравшись с духом, – но в эти сложные времена вы никогда не упоминали о Джоне как о наследнике. Кто-то может предположить, что вы собираетесь провозгласить им Ричарда, когда наступит подходящий день. Если так и есть, государь, умоляю сделать это сейчас. Уверен, что только это поможет избежать дальнейшей борьбы.

Лицо Генриха побагровело от ярости.

Открылась дверь, кто-то вошел. Маршал понимал, что, ставя под сомнения действия короля, он подвергает свою судьбу страшному риску, и не обратил внимания на нового человека.

– А если это не входит в мои намерения? – Голос Генриха сочился угрозой. – Если я хочу, чтобы мне наследовал Джон?

– Что же, государь, я поддержу его.

Хотя Маршал говорил искренне, он еще раз горько пожалел о решении поступить на службу к Генриху. Если королем станет Джон, Ричард оспорит у него корону и победит. А это плохо отразится на положении Маршала.

– Так я стану королем после тебя, государь? – раздался голос.

В изумлении – оказывается, в опочивальню вошел Джон – Маршал обернулся.

– Сир! – произнес он и поклонился.

Де Бетюн сделал то же самое.

Джон никак не ответил, пройдя мимо них к отцу. На нем была темно-зеленая туника с расшитыми золотом обшлагами и воротом. Штаны тоже из зеленой ткани, но более светлого оттенка, сапоги новые, блестящие. Талию перехватывал пояс тисненой кожи, на нем висел инкрустированный кинжал в ножнах.

Он похож на богатого купца, а не на принца, решил Уильям.

– Папа? – окликнул отца Джон.

Лицо Генриха сразу смягчилось.

– Сынок! Я скучал по тебе.

– И я, государь. – Джон взял правую руку отца и поцеловал. – Я слышал ваш разговор, когда входил. Речь шла о том, что ты признаешь меня наследником.

Голос его звучал беззаботно, но в нем безошибочно угадывалось желание.

– Я не принял пока решения, – сказал Генрих.

В глазах Джона промелькнула злоба, но он заставил себя улыбнуться.

– А когда примешь, государь?

– Я погубил Хэла, назвав его преемником так рано. И не повторю своей ошибки.

В голосе Генриха слышалась печаль.

«Иисус распятый, – подумал Маршал, – если он и дальше будет медлить, у него отнимут право выбора, а нам всем придет конец». Но, сказав такое, он рисковал разгневать короля и настроить против себя Джона, который мог стать его господином, поэтому Уильям крепко держал язык за зубами.

– Я хочу поговорить с сыном. Оставьте нас, – приказал Генрих. – К ночи письмо будет у тебя, Маршал. Ты отправишься поутру.

– Да, государь.

Уильям и де Бетюн поклонились обоим и направились к двери.

– Очередное письмо к Ричарду? – процедил Джон.

– Постарайся не быть таким ревнивым, – отозвался Генрих. – Мне нужно, чтобы он был рядом со мной, как и ты.

Слов Джона разобрать не удалось, но тон был недовольным.

– Я бы скорее доверился бешеному псу, чем ему, – шепнул Маршал де Бетюну. Тот мрачно кивнул в знак согласия.

Шаги у них за спиной.

– Маршал, на пару слов!

У него все перевернулось внутри: неужто Джон подслушал? Уильям повернулся и с облегчением выдохнул, не увидев на поросячьей физиономии принца ни намека на подозрение.

– Сир?

– Ты завтра едешь к моему брату?

– Да, сир. Ваш господин отец, его величество, распорядился передать ему письмо.

– Передай Ричарду привет от меня. Скажи, что он дорог мне и я надеюсь на скорую встречу.

Змеиные глазки Джона впились Маршалу в лицо.

– Передам, сир.

Угодничает перед Генрихом и перед Ричардом одновременно, подумал Маршал. Подлиза и плут, обманщик и предатель.

– Ты уж не забудь.

Джон развернулся на каблуках и, не сказав больше ни слова, вернулся в отцовскую опочивальню.

Маршал посмотрел на де Бетюна.

– Будем надеяться, что он никогда не станет королем.

Гримаса на лице его друга была достаточно красноречивой.

Минула седмица, отмеченная жестоким холодом и долгими часами в седле. Добравшись до французского королевского двора в Париже, Маршал назвался караульным. Вызвали их капитана, и Уильяму разрешили войти. Уставшего коня отвели в стойло, а всадника препроводили в большой зал. Сопровождавший его капитан стражи, тоже рыцарь, держался вежливо, но не по-дружески. Эта скрытая враждебность не была случайной. Прежде чем войти в королевский зал, Маршал вынужден был сдать меч и кинжал. Это взбесило его, но возражать он не стал.

Чувствуя себя Даниилом, входящим в логово льва, он проследовал за капитаном через обитые железными гвоздями двери. В противоположность солару в Сомюре, пустовавшему в течение большинства праздничных дней, большой зал Филиппа был до отказа набит мужчинами и женщинами. Гул разговоров смешивался с мелодией, исполняемой на лютне и арфе. В кружке гогочущих зевак возились два шута, один притворно избивал другого. При каждом новом ударе по спине товарища его колотушка издавала громкий звук, и зрители разражались новым взрывом хохота.

Никто не обращал внимания на Маршала, и, пока они пробирались в дальнюю часть зала, его напряжение спало. Там, на помосте, под двумя штандартами – синим, с золотыми лилиями, и кроваво-красным, с анжуйскими львами, – восседали бок о бок Филипп и Ричард. Погруженные в беседу, они наклонили друг к другу головы, и ни один не заметил приближения Уильяма.

Надежда Маршала на то, что их дружба могла дать трещину, померкла. Рыцарь собрался, поднялся на помост и доложил о себе.

Филипп первым повернул голову, но ничего не сказал.

Рассчитывая, что герцог отнесется к нему благосклоннее, Маршал преклонил колено.

– Божьи ноги! – воскликнул Ричард. – Маршал?

– Это я, сир.

Уильям вскинул голову. Лицо его оставалось невозмутимым, но внутренняя тревога усилились. Взгляд герцога был холоден, как лед.

– Ты приехал от моего господина отца?

– Да, сир.

– Значит, ты