– Служу, сир. Я его человек до смерти.

– До его смерти? – произнес герцог резко. – Или твоей?

– До той, которая наступит первой, сир, – сказал Маршал. Холодный прием не поколебал его решимости.

Взгляд Ричарда потеплел.

– То, что говорят о твоей преданности, правда.

– Мое слово – моя крепость, сир. Без него я ничто.

– Полагаю, ты доставил письмо?

– Верно, сир.

Уильям сунул руку в кошель и извлек сверток.

Повинуясь знаку Ричарда, сопровождавший Маршала рыцарь принял письмо. К этому времени находившиеся поблизости люди заметили, что происходит нечто важное. Стало тихо; Маршал ощущал затылком десятки направленных на него пристальных взглядов.

Пока герцог читал, Филипп смотрел на него, а когда Ричард положил письмо на колени, нарушил молчание.

– Ну?

– Он не предлагает ничего нового. Мне следует отказаться от твоего общества и вернуться к нему, чтобы мы могли примириться. Только тогда угрозу, которую ты представляешь для его державы, можно будет отвести. – Ричард скривил губы. – Здесь не упоминается ни о том, кто будет наследником, ни о твоей сестре Алисе.

– То же самое он присылал уже дюжину раз. – Филипп хмыкнул. – Мне впору восхищаться настойчивостью твоего батюшки.

Ричард фыркнул.

Надежды на успех – на то, что поручение Генриха будет выполнено, – было столько же, сколько у одного рыцаря, вознамерившегося стать победителем в групповом бою на турнире, заметил про себя Маршал, твердо решивший, однако, исполнить свой долг.

– Ваш господин отец сильно скучает по вам, сир, – сказал он и тем сумел привлечь внимание герцога. Генрих не говорил такого, но это – чистая правда, подумал Уильям. Обнадеженный тем, что в глазах Ричарда, как ему показалось, проскользнул намек на печаль, он продолжил: – Могу я поговорить с вами наедине?

– Не можешь.

Маршал выругался про себя. Надо было выбирать между плохим и таким же плохим: сдаться и возвратиться к Генриху или изложить просьбу короля, как ему велели. Прилюдно.

– У тебя есть еще что сказать? – строго спросил Ричард.

Маршал облизнул пересохшие губы.

– Сир, французский король – не друг тебе, – выпалил он поспешно, не сумев сдержаться.

– Неужели? – осведомился Филипп ледяным тоном. – Однако герцог Ричард восседает здесь, как гость, на почетном месте, и к нему обращаются с любовью и уважением, как к моей собственной плоти и крови.

Маршал не сводил глаз с герцога.

– Филипп стремится только к расколу Анжуйского дома, сир. Сеемый им раздор играет на руку ему, а не твоей семье. Он угрожает державе твоего господина отца, как никакой другой враг за многие годы.

– Ложь, – заявил Филипп, и щеки его порозовели. – Все ложь.

«Я говорю правду», – подумал Маршал, молясь, чтобы Ричард увидел то же, что он сам, – страх на лице французского короля.

– Я не позволю бросаться подобными обвинениями при моем собственном дворе! – вскричал Филипп. По его знаку жандармы подступили к Маршалу.

– Не трогайте гонца, сир, – сказал Ричард.

Филипп надменно кивнул.

– До тех пор, пока он будет держать свой язык в узде.

– Я не скажу больше ни слова, – пообещал Маршал.

По мановению руки Филиппа жандармы вернулись на свои места.

– Мой господин отец стар и слаб рассудком, – сказал герцог. – Филипп – мой друг и доказывал это много раз.

Улыбка французского короля была собственнической и хищной.

Вопреки обещанию молчать, Маршал не сдержался:

– Сир…

Ричард прервал его:

– Скажи, говорил ли с тобой король о своем преемнике – о том, кто должен наследовать ему?

Уильям сник, признавая поражение.

– Не говорил, сир.

Горький смех.

– В таком случае твое путешествие было напрасным, Маршал.

– Будет какой-нибудь ответ, сир?

Снова смех.

– Не будет. Возвращайся к нему ни с чем.

Маршал поклонился с тяжелым сердцем.

Судьба Генриха была решена.

Глава 31

Вынырнув из леса во главе колонны, я воззрился на замок Монфор, представший передо мной в прозрачном летнем воздухе. Мне не доводилось бывать тут прежде, хотя замок лежал всего в нескольких милях от более крупной крепости Ла-Ферт-Бернар в Мэне: туда я приезжал вместе с герцогом на совещание с королем Генрихом. О той встрече у меня сохранились не лучшие воспоминания. Вопреки участию папского легата, посланного с целью спасти Крестовый поход, и не менее четырех архиепископов, она закончилась провалом, под перебранки и взаимные обвинения. Случались также стычки с людьми из королевской свиты – едва удалось избежать кровопролития. Фиц-Алдельм был в гуще событий. К сожалению, Ричард поверил в его ложь насчет того, что ссору затеяли сторонники Генриха. Хорошо хоть меня на этот раз не обвинили, утешал я себя.

После неудачного совещания и отлучения герцога взбешенным папским легатом король переехал из Ла-Ферт-Бернар в расположенный неподалеку город Ле-Ман. Вместо того чтобы вернуться в свои земли, Ричард и Филипп сразу вторглись в Мэн. Герцог не соглашался больше ждать, когда отец изволит передумать. Ла-Ферт-Бернар пал после внезапной атаки, и мы двинулись на следующий замок, Монфор.

Наступление продолжалось.

По сигналу герцога мы возобновили поход. Войско было невелико – сто пятьдесят рыцарей, вдвое больше жандармов и почти шесть сотен лучников, – но его вполне хватало для осады замков с малочисленными гарнизонами. А вкупе с двухтысячной армией Филиппа – и подавно. Нас было намного больше, чем воинов Генриха.

Окружавшая Монфор деревня не отличалась от прочих, какие мне доводилось видеть по эту сторону Узкого моря. Жалкие лачуги в одну комнату, со стенами из ветвей и соломы, тянулись вдоль дороги. Сопливые ребятишки таращились на нас с порога или бежали рядом с лошадьми, протягивая грязные ручонки. Мы улыбались и бросали им куски хлеба, заготовленные как раз для такого случая. С наблюдавшими за нами взрослыми мы вежливо здоровались. Зная, сколько вреда способны причинить войску разозленные местные жители, Ричард строго-настрого приказал не чинить никаких обид.

В самой середине деревни находился луг, на котором паслась отара овец. Мальчонка-пастух посмотрел на нашу колонну и свистом подозвал собаку. В мгновение ока он угнал своих подопечных в узкую грязную улочку, подальше от тех, кого подозревал в намерении сожрать большую часть стада.

Приземистая церквушка с низкой колокольней стояла напротив амбара для сбора десятины, а за ним текла речка. Из кузницы поднимался дымок. В ноздри ударил аромат пекущегося хлеба, и в животе у меня заурчало. В дальнем конце главной улицы возвышался замок, наша цель. Ворота были заперты, на стенах виднелись люди, наблюдающие за нами. Это не была могучая твердыня вроде Кана, однако каменные стены и ров внушали уважение. За взятие такой крепости штурмом пришлось бы дорого заплатить.

Дома заканчивались в двух сотнях шагов от замка – верный признак того, что местный сеньор печется