- В прямом, - ответил Слава своим прежним покладистым тоном. – Ты извинился, я простил.

Лев не знал, что так можно: извиниться и сразу всё вернуть на свои места. Когда они вздорили с Яковом, это всегда затягивалось: «Извини» - «Ага, легко тебе извиняться, сначала обидел, а теперь…». В общем-то, так бывало и с Юрой, и с мамой, и даже с сестрой – почему-то все считали нужным попинать его «извини» туда-сюда, прежде чем принять. А у Славы всё так просто.

До конца полёта они больше не спорили и разговаривали как обычно, аккуратно обходя тему детей, семей и браков. После того, как стюардессы перестали греметь тележками с едой, снова скрывшись за шторками, Слава начал пристраиваться на плече Льва для сна. Он спросил: «Можно?», и Лев не решился сказать: «Нет», хотя подумал.

Он надеялся, что такое проявление близости можно счесть за родственное и никто ничего не заподозрит, но их сосед по креслам, к тому моменту уже очнувшийся ото сна, почему-то попросил стюардесс его пересадить. Слава обрадовался, когда тот ушёл, поднял все подлокотники и разлегся на три сидения, пристроив голову у Льва на коленях. Его ничего не парило, и Лев чувствовал, как начинает заражаться этим радостным пофигизмом: он то и дело порывался сказать Славе, что «это уже слишком», но всякий раз обрывал сам себя – господи, а не всё ли равно? Может быть, хотя бы сегодня, хотя бы с ним, хотя бы один раз, будет всё равно?

Так и будет. Лев расслабился и, проведя пальцами по Славиной щеке, осторожно опустил руку и взял его ладонь в свою.

Лев и Слава [52-53]

Привести Славу в родительский дом было нельзя. Во-первых, он бы не смог объяснить подобное решение матери: ну, скажет, что друг, а потом ведь всё равно начнётся: «Что за друг? Где познакомились? Почему он приехал с тобой? Почему такой юный?». В общем, выслушивать поток дотошных вопросов, сквозящих подозрениями, не хотелось. Но было здесь и во-вторых: Славу негде разместить. У них всего две комнаты: в одной всегда ночевали родители, во второй – Лёва с сестрой. Ещё в детстве, во времена дружбы с Шевой, Юра никогда не оставался ночевать, потому что в комнате попросту не было дополнительного места для сна – даже на полу не развернешься. Что теперь, спать со Славой вдвоём на узкой кровати? Лев, конечно, был бы не против, но формату их отношений такой способ не подходил.

Но хорошо, что у него была Катя. И хорошо, что её жизнь изменилась.

Об изменениях Лев узнавал постольку-поскольку: ещё несколько лет назад она мельком рассказывала, что Кама завязал с наркоторговлей и в квартире стало поприличней. Ещё через год прозвучала история о собственном бизнесе – Кама открыл цветочный магазин (вот уж внезапно) и съехал с квартиры, оставив жильё за Катей. Тогда она окончательно привела свой уголок в порядок: переклеила обои, поменяла полы, выровняла потолки – в этом ей помогал Саша, её бойфренд, о котором Лев тоже знал не много: программист, любит играть в теннис и слушает джаз. После того, как Лев написал Кате, что приезжает не один, она согласилась приютить Славу – «Мы как раз поставили новый диван».

Лев поблагодарил, внутренне удивившись этому «мы» – он не знал, что они с Сашей начали жить вместе. В последнее время он чувствовал себя каким-то отстающим: пока его друзья и подруги выходили замуж, съезжались с парнями и занимались сексом, он ждал, когда ровеснику его сестры исполнится восемнадцать и селил его на диване в отдельной квартире. Ну и ситуация.

Катя присылала свои фотографии гораздо реже, чем Пелагея, поэтому Лев удивился, когда дверь открыла девушка с тёмным каре – Катя стала похожа на повзрослевшую Матильду из фильма «Леон».

Лев, улыбнувшись, сказал:

- Кажется, кое-кто давно не начинал новую жизнь.

И они, обнявшись, засмеялись. Она провела рукой по его волосам, выбивая пряди из уложенной гелем прически, и сказала:

- Да и ты теперь немного другой.

Слава наблюдал за их встречей, притаившись у косяка, и на секунду они правда о нём забыли: Катя забыла, что Лев пришёл не один, а Лев забыл представить их друг другу. Спохватившись, он вытянул Славу за рукав вперед, на первый план, и сказал:

- Это Слава. Мой…

Он запнулся, вспомнив, что никогда не говорил этой фразы вслух. Это другие за него говорили: «твой парень».

Слава, уловив эту заминку, удивленно обернулся на Льва, и страх разочаровать его пересилил страх перед словами.

- … парень, - закончил Лев. – Мой парень.

- А я Катя, – и они обнялись, как старые друзья.

Славе пришлось тянуться на носочках, чтобы обнять её за плечи – такой высокой она оказалась, почти как Лев (а в нём, если верить последнему студенческому медосмотру, 183 сантиметра).

Катина квартира стала совершенно другой: вместо запаха ацетона в воздухе витал запах новой мебели и свежего ремонта. Единственная комната теперь была разделена на две зоны с помощью книжного шкафа: одна зона, ближе к окну, была спальной – там стояли кровать, две тумбочки, шкаф с одеждой; а другая, ближе ко входу – гостиной, с диваном и телевизором. Всё было таким светлым, бежево-салатовым, как из каталога: серый ламинат, салатовый диван, кремовые обои, светло-зеленое покрывало на кровати из белого дуба.

- Здесь отлично, – искренне сказал Лев, оглядываясь. – Ты молодец.

Потом они пили чай на новой кухне (Лев не мог оценить её изменений, потому что не видел, какой она была раньше: в детстве они не совались на кухню, это было место Камы). Катя расспрашивала Славу об их истории знакомства («Хочу послушать твою версию»), они смеялись и много шутили, но Лев чувствовал, что напряжение не проходит. Катя то и дело бросала на него взгляд, будто бы спрашивая: «А с ним ты также обойдешься?».

Когда в шесть вечера с работы вернулся Саша (Лев представлял на его месте задохлика в очках, а пришел здоровенный парень шириной плеч с дверной проем), Лев начал собираться домой. Целуя Славу на прощание, он, как это с ним в последнее время случалось, испытал удушающий прилив нежности – тот самый, из-за которого в голове начинают вертеться слова типа: «Моё солнце, моё счастье, мой любимый». Обычно Лев не позволял им прорваться наружу, но тут, оборвав поцелуй, он шутливо сказал Кате: - Не обижайте моего мальчика, – и, смутившись,