Топнув ногой, он уселся на диван. Фёдор Павлович тяжело дышал, лицо пошло пунцовыми пятнами. Митя поднялся, сгорбился и вышел.

– Ванзаров, у тебя всё?

– Не совершайте поспешных поступков, господин Куртиц.

– Спасибо за совет. Как без него обходился? – Фёдор Павлович шмякнул кулаком по мягкой ручке дивана. – Тут думать нечего, дело надо делать. Ничего не остаётся… Жаль, что фрак сдал, придётся из ломбарда забирать… Ванзаров, уйди, не до тебя…

– Предлагаю сделку, – сказал чиновник сыска.

Чем вызвал усмешку.

– Ты? Мне? Сделку? Ну и что предлагаешь?

– Обещали десять тысяч за раскрытие убийства вашего сына. Готов обменять призовые на пустяк.

– Что хочешь взамен?

Ванзаров подошёл к стене, снял одну из фотографий, перевернул обратной стороной, пыльной и потрескавшейся:

– Вот на этот снимок.

– Забирай и уходи, – поспешил Фёдор Павлович заключить выгодную сделку.

На ступеньке лестницы сидел Митя. При нём был небольшой чемоданчик для краткого путешествия. Ванзаров сел рядом:

– Обманули меня, Дмитрий Фёдорович.

Митя рассматривал красный ковёр, уходивший вниз по ступенькам.

– Вы прошли церемонию «Братства льда». Вы знали, что Иван приедет. Иначе бы не отправились за его костюмом. Это было второе задание. А первым было оставить коньки для Серафимы в вашем ящике на катке. Об этом тоже соврали мне. Третье: принять Алексея Фёдоровича в забег.

Митя покачал головой:

– Я не знал…

– Не знали, что это будет ваш брат?

Он кивнул:

– Не ожидал увидеть Алёшу. Он ещё подмигнул: дескать, мы с тобой знаем. А я не знал.

– Но вы знали, что он талантливый конькобежец.

– Все знали. Только отец… Фёдор Павлович желал, чтобы Алёша стал фигуристом.

Сквозь ковёр и пальто Ванзаров ощутил холод мраморной лестницы.

– Вернёмся к вашему вранью, – сказал он, вставая, опускаясь на ступеньку ниже и опираясь о колено. – Задания получали от сестры?

На лице Мити отразилось искреннее удивление.

– Конечно, нет… Записки находил в одежде. Потом сжигал, как требовалось. Я ведь так хотел управлять тотошником. Отец… Фёдор Павлович мне не доверял. Считал глупым и слабым. А я умный… Умнее их. Знаю, как правильно высчитать обратную вероятность. Я диктовал Ивану, какому конькобежцу какие цифры ставить. Я диктовал, а он заносил в записную книжку… Это была моя мечта. Что в этом дурного, господин Ванзаров?

– Для умного и честного юноши мечта достойная. Она осуществилась. У Фёдора Павловича не осталось выбора: Ивана нет, Протасов не справляется, остаётся поручить вам… Куда теперь направитесь?

– Не знаю… Куда-нибудь.

– В убежище мадемуазель Жом?

– Никогда! – твёрдо ответил Митя.

– Что вас не устраивает? И кров, и еда для вас будут бесплатны.

– Ни за что… Не спрашивайте, господин Ванзаров. Справлюсь сам. Скопил немного, на первое время хватит. Устроюсь приказчиком. Столица большая. Не пропаду…

– Брат помог вступить в «Братство льда»? – вдруг спросил Ванзаров.

Прижав к груди чемоданчик, Митя опустил голову.

– Какой брат? – пробормотал он.

– Вы меня поняли, Дмитрий Фёдорович.

Митя бросился вниз с такой быстротой, что мог сломать шею на мягком ковре. Удача не подвела. Проскочив мимо швейцара, он выбежал на улицу. Ванзаров не стал догонять. Мальчишка и так напуган.

84

Перед встречей с великим писателем Громовержец испытывал робость. За блестящие статьи о Юсуповом катке он получил главную награду для репортёра, если не считать премиальных: интервью со знаменитостью. Гаврила прибыл в холл гостиницы «Франция» за полчаса до встречи и обнаружил, что лучшие места уже заняли репортёры других газет. Пользуясь дурной славой, он выхватил стул, с которого поднялся его товарищ по перу, и уселся сам ближе всего к креслу для великого юмориста.

Мистер Джером появился ровно в назначенный час. Его представила переводчица с английского, госпожа Жаринцова. Гаврила отметил хмурый вид дамы и хриплый голос, словно после простуды. Позади переводчицы толкался полноватый господин, который держался скромно, как тень. И помалкивал. Гаврила решил, что это личный секретарь.

Интервью началось.

Громовержец хотел задать вопрос первым, но его опередили, спросив, как мистер Джером работает. Он ответил:

– Сначала всё обдумываю, а затем сразу пишу стенографическим способом для скорости. Написанное никогда не исправляю.

Гаврила только собрался открыть рот, но последовал вопрос о биографии.

Джером при помощи Жаринцовой сообщил:

– Учился в английской филологической школе. До двадцати одного года был провинциальным актёром. Потом служил в железнодорожной компании, потом был учителем. Занялся литераторством. После успеха книги «На подмостках» выпустил несколько книг, затем пять лет ничего не писал, редактировал два журнала. Бросив журналы, снова стал писателем.

Репортёр гадкой газетёнки посмел опередить Громовержца, спросив, как понравилась поездка в столицу России.

Писатель покосился на переводчицу.

– Должен сказать, что результат поездки мистера Джерома очень удовлетворил, – невозмутимо перевела она английскую фразу.

– Что больше всего понравилось?

– Катание на тройке, – перевела Жаринцова, чтобы не смутить журналистов словом «олень». Тухля издал виноватый вздох.

Гаврила бросил такой взгляд на коллегу, что репортёр смолчал. И он торжественно спросил:

– Как вы проводите время?

Мистер Джером поёжился, будто налетел ветер, и ответил небольшим монологом на английском. Жаринцова перевела:

– Осматривал достопримечательности, посетил Эрмитаж, с трудом мог оторваться от чудесных картин. Понравился музей императора Александра III, особенно «Запорожцы» Репина. Был в Малом театре на опере «Фёдор Иоаннович». Эту дивную вещь он мог бы понять и без предварительного перевода, так она хорошо написана и поставлена.

– Что знаете из русской литературы? – продолжил Громовержец.

– К сожалению, мало знаком, – последовал ответ. Что Гаврилу не смутило. Он спросил:

– Какое впечатление о столице?

– Погода разочаровала, зато любезностью столичных жителей он очарован, – сообщила Жаринцова.

– Какие у вас увлечения?

Английский писатель ответил. Жаринцова перевела:

– Мистер Джером очень любит кататься на коньках. В Петербурге катался на одном из катков на Фонтанке по нескольку часов в день. – Она метнула мстительный взгляд. Ещё немного – и прожжёт дырку в Тухле.

Гаврила остался доволен. Репортёры задали несколько глупейших вопросов, а он решил, что напишет хвалебный репортаж, в котором сделает вывод: английский юморист – симпатичный, чуткий и умный человек, живо всем интересуется и подмечает во всём хорошее.

Отделавшись от газетчиков, Джером потребовал установить мир.

– Мистер Тухофф не жалел себя, – сказал он. – На это нельзя обижаться. Мистер Тухофф вёл себя как настоящий рыцарь. Прошу пожать руки.

Поборов себя, Жаринцова протянула ручку. Тухля пустил слезу и нежно пожал в ответ:

– Вечный мир, друзья! Отметим последний вечер в Петербурге ужином.

– Как последний? – воскликнула Жаринцова. – У вас впереди ещё неделя!

– Планы поменялись, – ответил Джером. – Мы с Монморанси уезжаем завтра. Не будем грустить. Жизнь прекрасна. Не так ли, мистер Тухофф?

Из вежливости Тухля согласился. Он заметил крупного господина в