Шрифт:
Закладка:
Тем заметнее различие между двумя памятниками. Невысокое, изящное надгробие Гнедича выполнено из серого гранита и украшено барельефным портретом в овальном медальоне. Надписи прославляют подвиг его жизни – перевод «Илиады». Рядом с этим лиричным памятником темное, тяжеловесное надгробие Крылова выглядит роскошно, но куда более банально, хотя выбиты на нем только имя и даты рождения и смерти, как и подобает классику.
При этом замысел Ростовцева неожиданно вошел в резонанс с другим, более сложным культурным феноменом, своего рода художественной проекцией оленинского круга, созданной в этом уголке кладбища.
Все началось с того, что в 1813 году в Можайске по рисунку Оленина над общей могилой его сына Николая и С. Н. Татищева, его однополчанина и друга, убитых одним ядром в Бородинском сражении, был поставлен памятник в виде скромного жертвенника из белого мрамора[1157]. Надгробие похожей формы, более стилизованное и выполненное из серого гранита, Оленин соорудит и на могиле своей супруги, умершей в 1838 году. Высеченную на нем эпитафию напишет Крылов[1158]. Наконец, на могиле самого Оленина (он скончался 29 апреля 1843 года) будет установлен памятник, в точности повторяющий надгробие его жены[1159]. Таким образом, четырехгранный жертвенник, увенчанный фронтонами и акротериями, стал семейной традицией Олениных. Но примечательно, что еще в 1835 году, проектируя надгробие Гнедича – старинного друга, с годами ставшего практически членом семьи, Оленин обратился к тому же мотиву. Захоронения Гнедича и супругов Олениных близки и пространственно, их разделяет лишь кладбищенская дорожка; все три памятника украшены профильными барельефными портретами[1160]. Погребение рядом с Гнедичем неизбежно распространило оленинский мемориальный код на Крылова.
Ил. 59. Надгробие Н. А. Оленина и С. Н. Татищева. Установлено в 1813 году в Можайске на кладбище при Троицкой церкви, в 1967 году вместе с захоронением перенесено на Бородинское поле. Фото 2021 года.
Ил. 60. Надгробие А. А. Лобановой – первой жены М. Е. Лобанова, умершей в 1836 году. Изначально находилось на Новом Лазаревском (ныне Тихвинском) кладбище Александро-Невской лавры, в 1930‑х годах перенесено на Старое Лазаревское. Фото 2023 года.
Ил. 61. Надгробия супругов Олениных, скончавшихся в 1838 и 1843 годах. Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры. Фото 2015 года.
Новое Лазаревское кладбище в середине XIX века оставалось престижным аристократическим некрополем, однако наличие там могил Карамзина, Гнедича и Крылова дополнительно придало ему характер литературного пантеона, подобного «Уголку поэтов» в Вестминстерском аббатстве или парижскому кладбищу Пер Лашез[1161]. Неслучайно на следующий год после смерти Крылова, 31 августа 1845 года, там будет захоронен прах Е. А. Баратынского, умершего в Италии, а еще через семь лет, 29 июля 1852 года, – перевезенный из Германии прах Жуковского. Первая церемония носила частный характер, вторая же всколыхнула память о крыловских похоронах. Историк М. А. Коркунов в письме М. П. Погодину счел нужным отметить, что в лаврской Духовской церкви гроб поэта был «поставлен в том самом месте, где отпевали Крылова», а место для захоронения было выбрано «подле Карамзина, недалеко от могил Крылова и Гнедича»[1162].
Другой современник, побывавший в тот же день на кладбище, обратил внимание, что эти «родственные между собою <…> две славные могилы» не забыты благодарными соотечественниками:
<…> нужно сказать, что русские умеют уважать память своих замечательных отживших писателей. Как часто случается на могиле того или другого писателя видеть венки и разложенные цветы и как радостно смотришь на это, зная, что никого из кровных родных не осталось после покойника; чья же рука могла украсить его могилу? Вот и теперь роскошный свежий венок колеблется на памятнике дедушки Крылова; и какой добрый внук мог бы лучше украсить могилу своего родного деда?[1163]
Таким образом, живое почитание памяти Крылова продолжалось и спустя без малого десять лет после его смерти. «Цветочный венок, положенный какою-то благодарною рукою» вокруг венчающего надгробие креста, запечатлел на своем рисунке В. Ф. Тимм, посетивший Новое Лазаревское кладбище в августе 1853 года.
7
Формирование традиции писательских похорон
Крыловские похороны оказались настолько ярким событием, что на них тем или иным образом стали ориентироваться последующие церемонии подобного рода.
Началось с копирования самой эффектной детали – лаврового венка, причем если в случае Крылова он выступал в качестве собственности покойного, уходящей с ним в могилу, то в дальнейшем лавры служат просто атрибутом похорон выдающегося художника. И если в 1848 году попытка возложить венок на голову Мочалова в гробу еще не удалась, то в конце февраля 1852 года в той же Москве тело Гоголя было выставлено для прощания в университетской церкви увенчанное лавровым венком, и это уже не казалось странным.
Ил. 62. Гоголь в лавровом венке на смертном одре. Рис. В. А. Рачинского. 1852.
По многолюдству и экзальтации его похороны далеко превзошли погребальную церемонию Крылова. Выразительное свидетельство оставила писательница Евгения Тур (Е. В. Салиас де Турнемир):
Стечение народа было так велико, что сгущенные массы стояли до самых почти местных образов. Граф Закревский, в полном мундире (генерал-губернатор Москвы), попечитель Назимов <…> присутствовали при отпевании, так же, как и все известные лица города. Гроб был усыпан камелиями, которые принесены были частными лицами. На голове его лежал лавровый венок, в руке огромный букет из иммортелей. <…> Всякий хотел поклониться покойнику, поцеловать руку его, взять хотя стебель цветов, покрывавших его изголовье. Из церкви профессора <…> вынесли его на руках до улицы, на улице толпа студентов и частных людей взяла гроб из рук профессоров и понесла по улице. За гробом пешком шло несметное число лиц всех сословий; прямо за гробом попечитель и все университетские чины и знаменитости; дамы ехали сзади в экипажах. Нить погребения была так
