души, решалась судьба и его материального надгробия. Напомним, что уже на следующий день после смерти баснописца Уваров испросил у Николая I разрешение открыть подписку для сооружения памятника на его могиле, а 15 ноября «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о таком намерении министра «всем, кому дорога честь имени русского»[1146].

Сам по себе сбор средств на такие цели не представлял ничего необычного. Так, надпись на надгробии К. П. Чернова, убитого в 1825 году на дуэли, гласит: «Лейб-гвардии Семеновского полка г. подпоручику Константину Пахомовичу Чернову его товарищами [sic!]». В 1833 году чиновники Кабинета собрали деньги на установку памятника вице-президенту Кабинета генерал-лейтенанту Н. И. Селявину[1147], а в 1835 году «друзья и почитатели» Гнедича, включая Оленина, Пушкина, Жуковского, Крылова и самого Уварова, сложились для того, чтобы соорудить ему достойное надгробие[1148]. Подобные сборы всегда были делом друзей и знакомых, тогда как предложение Уварова подразумевало включение в дружеский круг Крылова всей России. Но памятник, средства на который собираются в масштабах страны, конечно, не мог стоять на кладбище, и 26 ноября 1844 года – на первом же заседании комитета, созданного Уваровым для организации подписки, – было «положено просить государя о сооружении памятника не над гробом, а где-нибудь в городе»[1149]. Николай I эту идею одобрил, и далее официальная мемориализация пошла по пути создания именно такого монумента. Установка же надгробия осталась сугубо частным делом.

Между тем, как только в «Санкт-Петербургских ведомостях» было сообщено о планах установить на могиле Крылова роскошный памятник, этой идеей заинтересовалась Академия художеств. Перед студентами была поставлена учебная задача – «сочинить» проект надгробия баснописцу. Уже 18 декабря профессор А. И. Иванов писал о результатах этой работы младшему сыну Сергею, обращая внимание на проект его приятеля, будущего архитектора Г. И. Винтергальтера:

Я обещал тебе сказать нечто об экзамене архитектурных рисунков по задаче надгробного памятника И. А. Крылову. Г-н Винтергальтер получил за свой проект № 7[1150] <…> Трудность этой задачи, по моему мнению, состоит в том, что это должен быть надгробный памятник, а не иной какой-либо, и должен быть поставлен на кладбище на могиле его, следовательно, и должен быть сочинен в религиозном характере, как обыкновенно сочиняются все такого рода памятники; но чтоб дать особенность этому памятнику как знаменитому баснописцу поставленному, то надобно хорошо обдумать оный, не употребляя тут языческой мифологии. У него (Винтергальтера) была своя мысль этому проекту и довольно хорошая, но он на ней не остался, видя, что всем в классе твердят одно и то же… Он сделал пьедестал, на котором сидит фигура, представляющая Гения (или Дарования Божия) с обращенным взором к небу, в правой руке держит факел или светильник как просвещение, левою рукою упирается локтем на лиру и держит в руке венок, украшавший при жизни Человека, которому служил своим вдохновением. Пьедестал украшен его портретом, в барельеве изваянном, обыденном в овальном виде, из цветов – вроде рамы, окружающей портрет Крылова, остальное место пьедестала составляет четвероугольную широкую раму, на которой изображены различные твари и вещи, входящие в состав сочинения басен покойника, под этим в своем месте находится подпись.

До 10 № объявлено ученикам сего класса, чтобы они рисунки свои берегли до востребования оных в свое время, но этого никогда не последует; я тебе уже сказывал[1151].

Как видим, опытный Иванов не рассчитывал на то, что учебная работа обернется для кого-то из «академистов» реальным заказом на изготовление надгробия. Так и произошло: после того, как стало ясно, что все собранные по подписке средства будут направлены на сооружение монумента «в городе», сложные композиции типа предложенной молодым Винтергальтером оказались невостребованными.

Памятник на могиле Крылова будет без всякой помпы установлен в августе 1846 года[1152]. Готовое надгробие из полированного черного гранита в виде жертвенника с двумя фронтонами, украшенными по углам резными акротериями, с бронзовым крестом в золоченом сиянии, было приобретено у известного мастера Ефима Тропина (его подпись – на южной грани памятника). Кто был заказчиком, доподлинно неизвестно, однако похоже, что главную роль здесь снова сыграл Ростовцев. Зять и дочь Крылова, унаследовав его капитал и доходную недвижимость, стали достаточно обеспеченными людьми и, скорее всего, могли потратиться на такие цели[1153], однако выбор надгробия принадлежал не им.

На петербургском Смоленском кладбище находится семейное захоронение тестя Ростовцева, литератора Н. Ф. Эмина, умершего в 1814 году, и его внуков – Александры-старшей, Александры-младшей, Веры и Ильи Яковлевичей Ростовцевых. Эти имена выбиты на памятнике, полностью идентичном надгробию Крылова. По-видимому, к моменту смерти «младенца Илии» (21 января 1844 года) на старом памятнике уже не было места для очередной надписи, и это заставило Ростовцева его обновить. Надгробие тестю и детям он заказал у того же Тропина и, возможно, одновременно с надгробием Крылову.

«Монументщик» предлагал на выбор несколько вариантов типовых памятников, в том числе и описанный жертвенник[1154]. Точно такой же будет установлен на Волковском кладбище на могиле лейб-медика И. Ф. Рюля, скончавшегося в 1846 году; еще один, с более простой резьбой, некогда принадлежавший неизвестному, можно увидеть также на Новом Лазаревском кладбище, над перенесенным туда в советские времена прахом художника П. А. Федотова.

Ил. 57. Надгробия Крылова и Гнедича на Новом Лазаревском (ныне Тихвинском) кладбище Александро-Невской лавры. Литография В. Ф. Тимма. 1853.

Ил. 58. Надгробие тестя и детей Ростовцева на Смоленском кладбище. Фото 2015 года.

И все же выбор для баснописца именно такого надгробия представляется неслучайным. Он явно был продиктован соседством с могилой Гнедича, памятник на которой также решен в виде жертвенника. При различии в пропорциях и материале композиция двух надгробий практически одинакова[1155]. Это заставляет думать, что из всего ассортимента мастерской Тропина Ростовцев остановился на памятнике, подчеркивавшем идею бессмертной дружбы между Крыловым и Гнедичем. То, что Крылов погребен рядом с «другом и сподвижником на литературном поприще» (выражение «Санкт-Петербургских ведомостей»), отмечали все газеты, писавшие о его похоронах. Так на Новом Лазаревском кладбище возникла достопримечательность особого рода – парное захоронение друзей-поэтов, напоминающее о соседстве Шиллера и Гёте, покоящихся в крипте усыпальницы великих герцогов в Веймаре. Там придворный архитектор К. В. Кудрэ создал для поэтов, умерших с разницей в двадцать семь лет, одинаковые дубовые саркофаги с лаконичными надписями Schiller и Goethe.

В России эта идея символического «братства» надгробий была подхвачена И. И. Дмитриевым, который задумал