Первое, что ее поразило, это то, что иностранец с одним из своих гостей заговорил на чистом русском. Потом подъезжали и уехали какие-то люди, стали звонить по телефону и сказали, что сейчас приедет А.Вырубова. Зоя заинтересовалась. В подъехавшей полной даме на костылях узнала меня. Видела якобы несколько раз. Слышала какие-то разговоры. Только раз услышала такую фразу:

– Влопалась!.. Вырубова-то больна, а эта дура приехала!

– Ну, насчет болезни, – сказал иностранец, – можно отвертеться… А эта дура другую оплошность сделала. Приехала с костылями, забыла про костыли и вышла чуть ли не вприпрыжку.

Эти разговоры навели девочку на мысль, что тут что-то неладно. Когда через два дня приехала дама, именовавшаяся Вырубовой, Зоя стала вслушиваться. Дама спорила, доказывая, что ее грим диво как хорош – моя родная мать якобы признала бы в ней меня. Как только девочка подслушала первую фразу о какой-то подтасовке, она стала вызывать меня письмами.

То, что обнаружено, не поддается описанию. Арестовано трое мужчин и женщина. Они, эти мужчины, пользуясь якобы знакомством со мной, устраивали поставки, переводы, большие сделки и, что всего ужаснее, передали какие-то снимки, за которые получили от неких иностранцев свыше трехсот тысяч. Что меня особенно поразило, так это как ловко подделали они мой почерк! Мне не отличить было оригинала от подделки.

– Над этим почерком, – сказал один из арестованных, – работали больше месяца.

Подробности сделок до того ужасны, что их не оглашали. План был выработан широко: пользуясь моим же именем – проникнуть во дворец.

Какой кошмар!

* * *

Трудно разобраться во всем! Важно одно: завязывается борьба между Мамой и Папой. Думаю, победа за Мамой. Папа скоро выдохнется.

Старец велит звать Папу домой[241].

– Там, – говорит он, – старик[242], и княжата им вертят. И там мое слово не пройдет. А пока они будут им вертеть – многое может измениться.

А измениться действительно может. Вот что было вчера. Рассказывает графиня Н.[243], большой друг старца:

– Было совещание в доме кн. Палей. Там присутствовала и Шура. Были Сазонов и Гучков, был и французский посол. Много говорили. В заключение Гучков сказал, что, к сожалению, Папа не видит, как переворот готовится с двух концов. Главная работа идет в армии. Высшее офицерство – на стороне Николая Николаевича. Этот переворот, как и тот, декабристов, готовит высшая аристократия. Принимают участие представители московского дворянства, богатое купечество (называют Высоцкого, Морозова и Попова) и великие князья. Новое правительство во главе с конституционным царем Николаем Николаевичем даст новые льготы и, ввиду коренных изменений, добьется перемирия.

Все это существует уже не в виде догадок, а как разработанные проекты. Графиня Н. будет говорить со старцем. Я сначала послушаю старца, а уже потом буду рассказывать все Маме.

Во всяком случае, положение становится серьезным.

Маленький плохо спал вчера. Всё беспокоят колики. Мама в большом горе. Старец мрачен и едет к себе[244]:

– Уж очень тут страшно! Помолиться надо!

Торопится с отъездом.

Вечером Маленькому становится хуже… Мама велит звать старца. Звонила ему – сказал, чтобы я сама к нему приехала. Был грустный, тихий и ласковый.

– Тучи тут собираются над царским гнездом… Ох, тучи!.. А я что ж? Говорит Папа: «Уезжай!» – уеду… Уеду, молиться за них буду… Буду молиться… А теперь – на вот, – дал маленькую ладанку, – под подушку Маленькому положи. Не больше пяти минут держать… Без меня не класть.

Свезла. Отдала Маме. Положила. Маленький уснул спокойно.

* * *

Утром Маленький встал веселый. Играл. Был у Шуры, много шумел. Благословенная рука старца!.. Поехала его проводить[245]. В моторе много говорила, гр. Н. норовила поближе к старцу сесть:

– Чтобы надышаться запахом его тела, напитаться святостью его духа!

Когда остались одни, он внимательно на меня взглянул. – Опять беспокоят тебя?.. Пишут?.. Пугают?.. А ты не думай!.. А это вот брось! – сказал он, кинув мою шляпу. – Некого соблазнять красивостью… Это вот одень.

Надел на меня свою шляпу. И точно какая-то благодать охватила меня. Гляжу – и ничего не вижу. Те же люди, а будто лица иные. Светятся благодатные…

Приехала домой и этот великий дар – шляпу с его головы – перед иконой повесила. Ложилась спать – на голову надела. Тихий, спокойный сон. Как в детстве, в беленькой кроватке, рядом с Шурой. Милые, тихие сны…

Сказала Маме.

– Счастливая ты! – ответила она. – Ты безбоязненно с его святой душой общаешься!

Бедная Мама! Ведет борьбу против Папы, против всех…

Вся горит…

* * *

Мне кажется, что нигде «сказка» не имеет такого успеха, как в нашем обществе. В нашем Петербурге, где есть столько ученых, верят во все. И особенно в чудесное.

Мне вчера сказали, что на обеде у графини Ост. Сухомлинов утверждал:

– Старец Григорий Распутин – Антихрист.

Одна дама рассказывала, что ее муж был в очень тяжелом положении и спасти его мог только Папа. Она несколько раз посылала прошения на Высочайшее имя, но ответа не было. Ей посоветовали обратиться к старцу. Она его просила. Он не соглашался. Потом согласился, оторвал клочок бумаги из записной книжки, написал только три слова и велел передать мне. А когда она передала эту записку мне (так эта дура рассказывает) и я стала читать, то из записки выпала красная звездочка и запахло ладаном. Она стала всматриваться в подпись и сама прочла: Антихрист.

Эта сказка передается шепотом из уст в уста.

И хотя старец помог этой дуре и ее можно было проучить, он очень смеялся, когда я ему рассказала.

А получилась эта сказка вот каким путем.

Старец написал мне о ее муже. Он у нас известен под кличкой Антихрист. А написал он мне в записке:

«Скажи Маме, пущай сделает, что просит Антихрист».

В конверт вложил красную облатку. Она, конечно, ладаном не пахнет, но имеет в себе что-то опьяняющее. Я ее растерла и, вдыхая запах, не заметила, что эта блядь смотрит на меня и читает записку.

А почему мы его прозвали Антихрист? Ее муж, будучи у Дедюлина[246], услыхал, что Папа называет старца Христос, и сказал:

– Он (то есть старец) не Христос, а Антихрист!

Когда об этом рассказали старцу, он его вместо Анциферова стал звать Антихристом. И когда вышла эта история с поставкой сапог с бумажными подошвами, за что и судили генерала Анциферова, старец сказал:

– Антихрист-то просто вором оказался!

Так и осталась за ним эта кличка, и от этого