Конечно, оборвется.

И еще сказал старец:

– А писака-то из дураков, видать. Хороша страна и хороши в ней мудрецы, коли пьяный мужик их за нос водит! Обругал мужика, а сам в дураках остался!.. Не тот дурак, что над умными верховодит, а те дураки, что под началом к мужику-дураку пошли!.. Вот так-то!.. Одним дураком больше стало!

* * *

Мама рассказала Папе о том, что положение действительно становится серьезным и теперь от него, от Папы, зависит спасти трон.

А разговор был вызван следующим событием.

У Гневной случился чай для своих. В.кн. Мария Павловна указала Гневной на то, что делается в Государственной думе, прибавив при этом, что Дума совершенно игнорирует Папу, а Маму ненавидит.

– События в Польше[253], – сказала она, – всем показали, что армия гибнет из-за тыла. А в ошибках тыла открыто обвиняют Папу.

На это Гневная ответила:

– Он не виноват. Он в руках этой сумасшедшей, которая продает Россию.

Дальше указывалось, что, по сведениям, полученным из Германии, известно: старец подкуплен. Называли имена банкиров Мануса и Рубинштейна, потом читали какое-то письмо, и в заключение Гневная сказала:

– Россия погибнет, если в. кн. Николай Николаевич вовремя не возьмет инициативу.

Эта беседа стала известна Маме, и она вчера сказала старцу, что если он теперь не употребит все влияние на то, чтобы отправить Папу в Ставку, то положение может стать опасным.

* * *

Мама рассказывала сон. Ей снилось, будто она с Маленьким на руках очутилась где-то в степи. Снежная буря.

Метель. Пути не видать. Маленький просит спустить его на землю, но Мама боится, что он попадет в снежный сугроб. Она пробивается вперед, но метель застилает глаза. Она зовет, кричит, но никого не слышно. И вдруг над ней оказывается много-много черных ворон. Каркают, кричат, машут крыльями, бьют ее по лицу. Она в ужасе видит, что они готовы вырвать из ее рук Маленького, и начинает от них отбиваться, зовет на помощь. Вдруг видит – Папа идет, но ему трудно пробраться, так как в снегу копошатся какие-то не то трупы, не то раненые.

Папа хочет идти, но они цепляются за его ноги и не пускают дальше. Мама в испуге спрашивает: «Что это? Что?» – а Папа чуть слышно отвечает: «Война!» И Мама видит, как Папа, не дойдя до нее, падает. В это время к ним быстро подходит старец, сразу – к Папе и подает ему трубу. Папа затрубил – и так стало светло. Воронье улетело…

Мама, когда рассказывала, вся дрожала, а Папа испуганно глядел на старца. Старец молчал. Долго молчал. Потом сказал:

– Царь, царь, спасай свой народ! И сына своего спасай! Разве не видишь? Глаза ему выклевать враги хотят… А главное – одного врага бойся…

Папа чуть слышно спросил:

– Какого?

– Твою правую руку… Кровного!.. Его бойся!

Наутро пришел старец, снял со своей груди крест (небольшой, из слоновой кости) и сказал:

– Этим крестом сына благословишь, когда сам направишься к своим войскам.

И Папа, уже не возражая, промолвил:

– Пусть будет так!

А вечером говорит мне:

– Мама советует, ну, и Григорий Ефимович, что это воля Божья и я должен стать во главе своей армии… Я не спорю. Но об одном молю Бога, чтобы Маленький без горечи вспоминал меня.

Когда я стала ему отвечать, что это испытание от Бога и мы победим, он грустно так сказал:

– Уж я в это не верю… Я не победитель… Только бы сохранить честь и трон…

И еще тише прибавил:

– А матушка говорит, что мы гибнем.

Вечером, за чаем, Папа играл с Маленьким, и было видно, что он делает усилие, чтобы не разрыдаться. Таким я его никогда не видала. Мама же была нервно возбуждена, даже казалась веселой.

Почему-то мне вспомнилась одна картина. Зовется она «Последний глоток вина». На ней красивая женщина подает отравленный кубок возлюбленному. Возлюбленный пьет вино, зная, что оно отравлено…

Не знаю почему, но эта картина мерещилась мне, когда я смотрела на Папу и Маму.

* * *

Я сообщила отцу о том, что Папа едет в Ставку. Наместником Кавказа вместо графа Воронцова-Дашкова назначен в. кн. Николай Николаевич.

Узнав об этом, отец сказал:

– Папа лично берет на себя высшее командование?

– Ну да.

– Что ж, хотя он этого и добивался, но должен сказать, что это означает – еще более близкий конец…

И по лицу отца я поняла, что ничего хорошего он не ждет…

* * *

Когда Сазонов[254] узнал о решении Папы взять на себя высшее командование[255], он, по словам отца, пришел в ужас и застонал. Говорил о гибели страны и трона. Потом стал метаться, бросился к союзным посланникам. Французский посол Палеолог (этот хитрейший из дипломатов) забил тревогу. Английский посланник Бьюкенен[256] отнесся к этому еще мрачнее. Общее мнение посланников таково: Папа берет верховное командование, чтоб подписать мир. А за чей счет будет подписан этот мир?

По-моему, Сазонов не сумел с достоинством ответить на этот вопрос. Он хороший дипломат, но слабый патриот.

Все засуетилось. Особенно забурлило в гнезде в. кн. Марии Павловны. У нее в салоне решается судьба не только России, но и Европы. Князь Андронников (этот беспроволочный телеграф) носится на крыльях политической сплетни. Сколько шуму!

* * *

Среди либералов тоже шумят. Куда ни повернись – все занимаются только тем, что спасают Россию. И это тем более странно, что спасают не от внешнего врага, но от внутреннего. Когда начинаешь всматриваться, получается такая картина: Пуришкевич и Марков II спасают Россию от Гучкова, Гучков и Ко – от Милюкова, Милюков – от Пуришкевича и т. д. А все вместе спасают от старца и Мамы. И все бы ничего, если бы хоть одна группа спасителей имела свое представление о том, что и от кого спасает.

На днях у гр. В. состоялся обед[257], на котором присутствовали французский и английский посланники, краса либеральной партии Милюков, заграничная знаменитость Ковалевский[258], Родичев и др. Был, конечно, и Сазонов.

Весь политический интерес обеда заключался в том, чтобы узнать, что побудило Папу снять в. кн. Николая Николаевича и занять самому его место и к чему это приведет. Заставили Папу это сделать Мама и старец – так там говорилось. Выдвинули, дескать, перед Папой ту опасность, что в. кн. Николай Николаевич становится претендентом на престол, да еще запугали его гневом Господним, если он