* * *

Когда говорили о черногорках, Мама мне показывала письмо Милицы, присланное ею Папе в мае или в июне[277]. Вызвано оно было тем, что Папа хотел (по предложению в. кн. Михаила Александровича) в целях будущего выяснить, какие по окончании победной войны должны произойти перемены в смысле границ.

Зная, что Милица сведуща во взаимоотношениях балканских княжеств, Папа запросил ее о том, как бы хотела Черногория, чем и за чей счет могли бы расширить ее границы. Интересовался также вопросом о том, какую роль в новых перемириях на Балканах могла бы взять на себя Россия. Причем Папа всегда говорил:

– Балканы – это больное дитя России: откуда бы ни подуло – всегда закашляет.

И надо сказать правду: Папа часто тяготился этим «больным дитятей». Но положение обязывает, поэтому с Балканами приходится возиться.

Милицу же Папа называл «ходатаем по черногорским делам». Не любил ее, мало доверял ей, но прислушивался к ее просьбам. Сестру ее, в. кн. Анастасию, Папа любил еще менее, называл интриганкой. Но все время держали их при себе – и Папа и Мама.

Папа говорил о них:

– Эти сестрички как друзья мало пользы принесут, а как враги могут быть очень опасны.

На запрос Папы о границах Черногории Милица ответила, что, по мнению ее отца (короля Черногорского Николая), это вопрос очень сложный и только Россия, в лице Папы, могла бы улучшить положение Черногории. Страна (по ее словам) вполне заслужила эту милость России, так как всегда первая приносила жертвы в борьбе за православие. Черногория, истомленная иноверцами, сотни лет стонет, сжатая железным кольцом Австрии, но ее всегда поддерживала надежда на то, что ее мощная сестра Россия освободит ее.

«И теперь, – пишет Милица Николаевна, – когда час победы России близок, Черногория была бы очень рада получить часть Адриатического моря (от Герцеговины) и часть Далмации, ее острова (включая Рагузу и Катарро)»[278].

Дальше аппетиты ее еще разгораются.

Но не это интересовало Маму в письме Милицы Николаевны, а то, что в заключение она пишет, как Черногория, в лице ее отца, ее самой и ее сестры, всегда была наиболее преданной престолу и только в той его наследственной последовательности, которая идет теперь[279].

– Это, – говорит Мама, – намек на то, что в. кн. Николай Николаевич со всей родней останутся верными Папе и не пойдут за теми, кто будет выдвигать новых наследников из другой царской ветви.

На мой вопрос, на кого намекает в. кн. Милица, Мама ответила:

– Очевидно, на в. кн. Марию Павловну.

И тут же прибавила, что она в это не верит, что не Марии Павловны с ее дурашливыми княжатами[280] надо бояться, а именно в. кн. Николая Николаевича.

– Милица Николаевна кидает тень в сторону Марии Павловны с целью отвлечь внимание от настоящего врага, то есть от в. кн. Николая Николаевича. Он бездетен, а у нее с Петром есть Роман. Комбинация очень простая и ясная. В.кн. Николай Николаевич заменит Папу, а ему наследует Роман.

– К счастью, – продолжает Мама, – наш Друг, старец, дальновиднее их. Он все предусмотрел и велел Папе вовремя убрать великого князя Николая Николаевича, а с ним и прекрасных черногорок.

* * *

Сегодня узнала случайно, почему старцу пришлось уехать к себе после назначения нового обер-прокурора Самарина.

Дело в том, что Самарин, будучи впервые на аудиенции у Папы, передал ему записку за подписью целого ряда представителей дворян и купечества. Подписались: Долгоруков, купцы – Ковалевский, Попов, Дмитриевский, Морозовы и пр.

Вот что они пишут:

«Развратник Гришка оскорбил в пьяном виде жену полковника Остен-Сакена и хотел затащить ее к себе. Оскорбленная женщина оттолкнула его и стала звать на помощь. Тогда он обругал ее, как пьяный мужик, и, вернувшись с пьяной компанией в «Яр», начал говорить, что может вызвать Маму из Царского Села по телеграфу».

И еще много ужасного. Об этом московском приключении старца будет поднят вопрос в Государственной думе.

Папа, не посоветовавшись с Мамой, предложил старцу уехать на некоторое время к себе.

* * *

Рассказывая мне это, старец сказал:

– Врет, дрянная! Куда я ее тащил? Сама пришла!.. Она ищет выгоды, а мне выгоды не надо… Только б очистить епитимьей ее помыслы.

* * *

Киев становится опасным для трона гнездом. Там орудует Милица с компанией. Вот что разыгралось на днях. Какая-то группа молельщиков шла в лавру. После молитвы о ниспослании победы православному воинству кто-то предложил анафему антихристу Григорию Ефимовичу.

Когда подошедшие агенты захотели уличить сказавшего, он скрылся. Только среди молящихся говорили, что по Киеву носится слух, что царицын любовник, антихрист Распутин, хочет извести царский корень, что он продал Россию немцам и действует заодно с царицей, которая без него ничего не смеет.

Эти слухи, как выяснилось, идут от в. кн. Марии Павловны. Старец, узнав об этом, сказал:

– Им откликаться не надо. Потому – за такое дело надо их судить, а судить никак нельзя. Так уж лучше принять свои меры – надеть намордники.

Легко сказать – «надеть намордники», а как на таких наденешь?..

* * *

Мама говорит:

– Государственная дума, а с ней и министры, чтобы стать между народом и Папой, задушивают продукты. В армии уже чувствуется недостаток, а война еще в неразвернувшейся форме. Нет продуктов – недоволен солдат. Начинается реквизиция. И что берут? Скот и хлеб. У кого – у того же крестьянина, брата солдата. То есть народ бьют, что называется, в два кнута. А почему реквизиции падают на бедный класс? Очень просто: реквизиции не подлежит скот племенной, производители и т. п. У кого такой скот? У богатого помещика. А у крестьянина – одна-две захудалые коровенки, такая же лошадка. И ее отберут? Все это вызывает неудовольствие.

Папа не мог всего этого знать. Где ему все учесть! Это должны были учесть министры, если б были заинтересованы в том, чтобы все было спокойно и хорошо.

А старец продолжает за ней:

– Министрия не только между Папой и народом клин вбивает, а еще похуже. Тут себе карманы набивают: «Я тебе жеребца сохраню, а ты мне – подряд!» Мошенник на мошеннике!.. Говорят – жиды мошенники; а наши послаще! Жид поставит сапоги без подошв, а наш русский мошенник одни портянки даст.

Когда вслушиваешься, то старец ненавидит аристократию, дворянство…

– Продажные шкуры! – так он их всех величает.

* * *

Какой ужас! О, какой ужас! Кто эта женщина? Акилина говорит, что она часто, особенно в