Он также сказал, что если завершит части третью и четвертую, то назовет произведение 7-й симфонией. Над этим произведением он работал начиная с июля.

«Несмотря на условия войны, несмотря на угрожающие Ленинграду опасности, – сказал Шостакович, – я смог быстро работать и завершить две первые части моей симфонии.

Для чего я об этом сообщаю? Я сообщаю об этом для того, чтобы те ленинградцы, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы сейчас несем боевую вахту».

Он сказал, что Ленинград его родной город, здесь его дом и его сердце.

«Советские музыканты, дорогие и многочисленные соратники по оружию, помните, что нашему искусству угрожает огромная опасность. Мы будем защищать нашу музыку, будем честно и самоотверженно работать, чтобы никто не мог ее уничтожить».

А затем Шостакович вернулся в свою квартиру на улице Скороходова на Петроградской стороне, чтобы продолжать работу и участвовать в дружине ПВО, охранявшей дом от бомбежек. Те, кто слушал эту речь, говорили, что каждое слово звучало как нота, исполненная на рояле.

Он говорил друзьям, что никогда прежде не сочинял музыку с такой легкостью. Часами он сидел за письменным столом в своей квартире на последнем этаже пятиэтажного дома, иногда работая круглосуточно. И все еще ходил в консерваторию, где оставалось несколько его студентов. Большинство ушли на фронт, в том числе самый талантливый, молодой человек по фамилии Флейшман, который пошел добровольцем в народное ополчение и в июле погиб.

Шостаковичу много раз предлагали уехать из Ленинграда, но он отказывался. Лишь в начале октября, закончив 3-ю часть симфонии, он неохотно подчинился правительственному распоряжению. Его с семьей эвакуировали в Москву и через несколько дней в Куйбышев, где он и закончил симфонию. Там же в марте она была впервые исполнена, а 29 марта в Москве, в Колонном зале, состоялась официальная премьера. Это была 7-я симфония Шостаковича, Ленинградская симфония, полная неудержимого гнева, страдания и грохота сражения.

Сохранились листки бумаги, на которых Шостакович написал свое обращение по радио 1 сентября. На обороте торопливые пометки директора студии:

«Планы следующих передач на город:

1. Организация отрядов.

2. Связь на улицах.

3. Строительство баррикад.

4. Бои с использованием «коктейлей Молотова».

5. Особо подчеркнуть во всех инструктивных передачах, что бои уже подходят к ближним подступам к городу и что над нами нависла смертельная опасность».

Ольга Берггольц сохранила это на память о выступлении Шостаковича по радио. И еще один сувенир она сохранила – листок линованной бумаги, вырванный из бухгалтерской книги, где она записала под диктовку речь Анны Ахматовой, с которой поэтесса выступила по Ленинградскому радио. Запись Анна Ахматова тщательно исправила собственной рукой. Диктовала она не у себя дома, а в так называемом писательском «небоскребе» – квартире сатирика Михаила Зощенко. Они пошли туда, потому что шла сильная бомбежка и небоскреб казался местом более безопасным.

Анна Ахматова, ленинградская «муза слез», очень женственная, эмоциональная, томная. Но в тот вечер голос ее звучал совсем по-другому, когда она обратилась по радио к ленинградкам: «Мои дорогие согражданки, матери, жены и сестры Ленинграда.

Уже несколько месяцев, – сказала она, – немцы пытаются захватить город Петра, город Ленина, город Пушкина, Достоевского и Блока, город великой культуры и огромных достижений».

И еще она сказала: «Вся моя жизнь связана с Ленинградом. В Ленинграде я стала поэтом. Ленинград – смысл моих стихов. Я, как все вы теперь, живу одной непоколебимой верой – никогда Ленинград не станет фашистским».

После выступления по радио они вернулись в здание на Фонтанке, бывший Шереметевский дворец, где жила Ахматова. Ольга Берггольц хорошо запомнила ее на дежурстве у железных кованых ворот – Ахматова была членом дружины ПВО. Неумолимо гневное лицо, противогаз через плечо. Она шила мешки, которые наполняли затем песком для защиты противовоздушных щелей в саду Шереметевского дворца, где под разросшимся кленом она писала свою «Поэму без героя». Весь сентябрь она стояла на посту, охраняя крыши домов от пожаров, укладывала мешки с песком, продолжая писать стихи, – боролась за свою страну и лишь в октябре неохотно согласилась эвакуироваться в Ташкент, в далекую Среднюю Азию.

Именно в те дни Ольга Берггольц писала о любимом городе:

Ленинград в сентябре, Ленинград в сентябре…

Златосумрачный, царственный листопад,

Скрежет первых бомбежек, рыданье сирен,

Темно-ржавые контуры баррикад.

Около десяти лет прожил Валерьян Богданов-Березовский с женой в Пушкине, а в конце августа собрал рукописи, наиболее необходимые справочники, несколько личных вещей и приехал в Ленинград. В Пушкине уже нельзя было работать; чудесный городок под Ленинградом с огромными парками, дворцами, особняками, глубоко связанный с русской историей и культурой, был переполнен беженцами из Прибалтики, Пскова, Великих Лук, Гатчины.

Богданов-Березовский преподавал в консерватории курс истории советской музыки. Его уговаривали эвакуироваться в Ташкент вместе с группой композиторов и музыковедов, но он отказался, потому что не мог вывезти больную мать. И ему поручили возглавить организацию, руководившую работой тех, кто остался в Ленинграде. Ночью 22 августа группа сотрудников консерватории эвакуировалась без него, но поезд был задержан в Мге: немцы разбомбили мост у Волховстроя на пути в Вологду. Наконец состав перевели на линию Пестово, единственную оставшуюся открытой. Вскоре после отхода поезда из Мги немцы разбомбили железнодорожную станцию.

30 августа Богданов-Березовский поехал в Смольный договариваться с партийными руководителями о создании небольшого передвижного оркестра и группы певцов, которые будут исполнять сцены из опер для бойцов на фронте и в госпиталях. После совещания его и других композиторов созвали для прохождения подготовки по стрельбе под руководством «очень милого, но очень требовательного молодого лейтенанта». Музыканты заряжали винтовки, чистили их, стреляли в цель. Они готовились к рукопашным боям в Ленинграде. 1 сентября Богданов-Березовский встал в 6.30 утра, до 10.00 работал за письменным столом, а затем отправился в Союз композиторов. Он и его коллеги прослушивали песни для сборника военных песен, который они собирались выпустить для защитников Ленинграда. Так шла его новая жизнь, лишь в мелких деталях отличавшаяся от жизни большинства его сограждан.

4 сентября был туманный и облачный день. Всю ночь гремела канонада, и казалось, что стрельба приближается. Днем в Смольный стали поступать сообщения: немецкая дальнобойная артиллерия бьет по городу. Снаряд попал на Витебскую товарную станцию, другой ударил по заводу «Далолин», потом – по заводу «Красный нефтяник», по заводу «Большевик», по гидроэлектростанции № 5. Потери тяжелые. Снаряды, как сразу выяснилось, были выпущены дальнобойными 240-мм осадными орудиями, находящимися в районе Тосно.

По всему Ленинграду распространилась весть об артиллерийском обстреле и тут