Шрифт:
Закладка:
Я подумала, что-то с этим парнем не так. Что-то не сходится. И сказала:
– Эй, послушай, я уже не молода, и мне не нравится обкрадывать людей. Я постараюсь тебе угодить. Если у тебя проблемы или ты слишком много выпил, я торопиться не буду, а если у тебя не получится, то это уже твоя проблема, ясно?
Он говорит, что, мол, да, пусть будет так, а голос такой сдавленный, напряженный. И начинает заливать про какую-то чернокожую шлюшку, которая запрыгнула в его машину на Гудзоне – а это нехороший район, – наставила на него нож и потянулась за его бумажником.
Он сказал ей, что в машине автоматический замок и она не сможет выйти. Она поверила и запаниковала. И вот он продолжает свою историю, только я не слушаю, потому что проверяю дверь. На электрический замок не похоже. Какое облегчение! Я решила, что, если он продолжит в том же духе, я поступлю как старушка Джун Сисеро – пну его под ребра и выпрыгну.
Он снова заговорил о своей жене, сказал, что у них шестеро детей. Сказал, что работал поваром в школе для мальчиков.
– Где ты сейчас работаешь, Митч? – спросила я.
– В «Джи-энд-Джи Чиз». А до этого работал в доме престарелых.
Он спросил меня о моих детях. Я не ответила, и он спросил снова, уже помягче. Ну, я никогда не говорю клиенту правду о своих сыновьях. Он повторил. Я сказала ему, что у меня трое детей – восьми, одиннадцати и двенадцати лет. Не хотела, чтобы он знал, что мне сорок лет. Люди на улице думают, что мне под тридцать.
Он сказал, что мог бы взять моих сыновей на рыбалку. Я говорю:
– Нет, спасибо. Я в это не играю. Своих детей к чужим делам не привлекаю.
Он говорит:
– Ты не похожа на девушку, с которой можно переспать.
Я говорю:
– Ну, мне же нужно кормить детей, а от соцзащиты много не получишь.
Он рассмеялся.
– У меня есть немного картошки и яблок, нашел в деревне. Я собираю кое-что, когда заканчиваю работу в три часа ночи.
К этому времени мы уже выезжаем с Лейк-авеню, и я начинаю хрипеть из-за своей астмы, еще мой артрит дает о себе знать, и я задаюсь вопросом, мол, какого черта, куда мы направляемся.
Он говорит:
– Ты вроде бы милая девушка. Я мог бы принести немного продуктов к тебе домой. Мог бы зайти и пригласить тебя куда-нибудь. Ты мне вроде как нравишься.
Потом сказал, что выезжать часто не может, потому что машиной пользуются еще и дети. И еще говорит:
– Мне нравится охотиться на оленей.
Затем показывает мне оптический прицел на полу рядом с ручным тормозом. Объясняет, что уронил винтовку, и в ней что-то сломалось. А я думаю, что он какой-то странный, и чем дальше, тем больше. И тут у меня в мозгу что-то щелкнуло. У этого сукина сына в машине пушка…
Из-за всех этих убийств я носила с собой нож. Достаю его потихоньку, открываю и прижимаю лезвие плашмя к бедру. Нож был охотничий, с ручкой из коричневого дерева, острый как бритва. Нажимаешь кнопку сбоку – лезвие выходит и фиксируется, чтобы не сломалось, если кого-нибудь ударишь. Я два или три раза порезала палец этим ножом, когда залезала в карман, чтобы открыть.
Довольно скоро мы свернули на темную улицу. Я спрашиваю:
– Куда мы едем?
Он говорит:
– В парк.
Смотрю – там вывеска: «Поле для гольфа в парке Дюран-Истман». Он съехал с дороги и прижался задним ходом к дереву. Я знала, что озеро где-то рядом, но ничего не могла разглядеть. Думаю, буду держать нож открытым, пока не увижу, что к чему. Я держала его в правой руке. Испугалась до смерти. А еще ведь было темно!
Он отсчитал сорок баксов, потом говорит:
– Здесь никого нет. Раздевайся.
Я ему:
– Ну нет…
Потому что раздеваюсь я только в гостиничном номере или у себя дома. В машине я исполняю стриптиз шлюхи: это когда спускаешь штаны до лодыжек, чтобы можно было быстро их подтянуть. Потом задираю блузку – им ведь всем хочется увидеть большие сиськи. Это входит в стоимость. И вот я голая – от шеи до щиколоток. Чего еще клиенту надо? Говорю ему:
– Эй, мы ведь в парке. Сюда рейнджеры могут прийти. – Вылезаю из машины, перебираюсь кое-как на заднее сиденье. Машина – четырехдверный хэтчбек с сиденьями типа ковш, синего или сине-серого цвета. Похожа на «Шеветт».
Он пристроился сзади. Я попросила его надеть резинку, но он и слышать об этом не хотел. Опустил спинку переднего сиденья, чтобы места было больше. Потом расстелил под нами стеганое одеяло и жестом показывает мне лечь головой к приборной панели.
Я исполнила акробатический этюд, упершись ногами в заднее стекло, и прижала подбородок к груди, чтобы он не мог добраться до шеи, – дышать тяжело, но это может спасти тебе жизнь.
Он говорит:
– Может, тебе удобнее засунуть голову между сиденьями?
Но что-то мне подсказывало: «Нет, нет, ты должна держать этого засранца в поле зрения». Если бы я просунула голову между сиденьями, я бы не смогла его видеть и моя шея была бы открыта. Меня уже как-то насиловали, и я дала себе зарок, что никогда не окажусь больше в уязвимом положении. Кроме того, я увидела в машине прозрачные пластиковые пакеты и подумала, что, может быть, этот парень не душит женщин руками, а надевает им на голову пакет. Сделать это проще, если твоя голова между сиденьями.
– Нет, – говорю, – мне и так хорошо.
У него не встал, и ничего не получилось, но держался он спокойно и все время говорил, пока пытался. Звучали три его любимые темы: жена-стерва, охота и рыбалка в деревне, а еще все то дерьмо, что вытворяли с ним другие шлюхи. Я была осторожна и все думала, может ли этот туповатый парень быть душителем? Понимаешь, о чем я? Был ли этот чудак достаточно умен, чтобы убивать девушек прямо под носом у копов?
Наконец у него встал, но только наполовину – понимаешь, да? Такое бывает, когда принимаешь лекарства от диабета или кровяного давления. Времени нужно больше.
У Митча он был большой и мягкий.
Я ему говорю:
– Эй, милый, у тебя диабет или что-то типа того?
Он отвечает:
– Нет, но у меня это занимает некоторое время.
Потом слышу, он скрежещет зубами. Спрашивает:
– Я ведь спросил, у тебя есть время?
– Все в порядке, милый, – говорю я
