– они висели в воздухе, словно пыль. Чтобы позволить себе все это, пришлось стать проституткой с полной занятостью. В Нью-Йорке полиция нравов арестовывала меня тысячу раз. Я работала в отелях на Ксавьеру Холландер и у Грязной Розы возле Восьмой авеню. Роза вела самый крупный десятидолларовый бизнес. Смена по двенадцать часов, а потом ты отдаешь ей половину. Ну и заработок! После первых двух дней там я не могла ходить! Потом была «Рокинчэйр Хелен» на Ист-Гранд-бульваре в Детройте, чернокожая мадам на Черри-стрит в Баффало, агент, отправлявший девушек в дома по всему югу, от Пичтри-стрит до Бурбон-стрит. Я работала по вызову у другой мадам, бывала в больших отелях, встречалась с Дэвидом Джэнссеном и некоторыми другими актерами, парой сенаторов, судьями и бог знает сколькими копами, начальниками полиции, мэрами. Мое тело сводило их с ума, а мой характер приносил хорошие деньги. Я не торопилась, разговаривала с парнями, располагала их к себе, делала так, чтобы они чувствовали себя комфортно. Понимаешь, о чем я?

Она покачала головой и нахмурилась.

– Почти все девушки, которых я знала в шестидесятых и семидесятых, уже мертвы.

В восемнадцать лет, страдая астмой, она прошла курсы по изготовлению париков, но к тому времени настолько пристрастилась к героину и кокаину, что не могла нормально работать.

– Я кололась этим дерьмом, пока мне не исполнилось двадцать шесть, – вспоминала она. – Потом завязала с героином. Я употребляю кокс, но не так часто, как эти шлюхи в Рочестере. Мне хватает нескольких дней. Это как небольшой отпуск от улицы, понимаешь, да? Потом я остаюсь чистой пять-шесть месяцев. Мое поведение не меняется под кайфом. Может быть, становлюсь чуть более разговорчивой, но не дурею, как большинство этих тупиц. Кокс меня просто расслабляет.

Оглядываясь назад, она понимает, что у нее была единственная реальная возможность изменить свою жизнь к лучшему.

– Здесь, в Рочестере, я зашла в бутик украсть что-нибудь, чтобы купить еды, и упала в обморок от голода. Владельцем бутика был сорокадвухлетний музыкант. Он не сдал меня в полицию, не выдвинул обвинений. Случилось так, мы полюбили друг друга и начали жить вместе. О боже, это был прекрасный, милейший, порядочный человек. Он научил меня тому, что чернокожие мужчины необязательно должны быть сутенерами, придурками или бить тебя. Он научил меня самоуважению. Мы поженились в 1975 году, в понедельник, а в следующие выходные поехали в мотель и отправились купаться. Там он утонул. Сердечный приступ.

Я вернулась в Детройт и упала в сугроб. «Боже, дай мне умереть», – молилась я. Я крепко подсела на наркотики и снова вышла на улицу. Отец начал приставать ко мне, но я уже не была ребенком. Я выхватила нож и сказала, что отрежу ему член. Позже он умирал в хосписе в Детройте, и у него хватило наглости попросить у меня прощения. Я сказала ему искать отпущения грехов в другом месте. У него были опухоли, и он сильно страдал. Ничего, получил по заслугам. Потом я снова вернулась в Рочестер – на улицу.

Когда начались серийные убийства, один из ее сыновей отбывал тюремный срок за нападение и кражу в особо крупном размере, а другой жил с родственниками в Детройте и посещал среднюю школу.

– У моего старшего мальчика уже есть свой ребенок, – с гордостью сказала она. – Я – бабушка.

Она жила в маленькой квартирке в самом мрачном районе города, платила за аренду, изредка принимала клиентов и жила на небольшое пособие, которое выплачивал ей какой-то старичок, сумевший достичь оргазма, когда она купала его, словно младенца, а также на ежемесячную выплату по инвалидности из-за астмы, эпилепсии и ревматоидного артрита, который превратил ее руку в подобие клешни.

7. Джо Энн Ван Ностранд

Копы совершили ошибку, установив за нами слежку. Девушкам приходилось таиться, хитрить, прятаться на боковых улочках и в темных переулках, где полицейские не могли за ними наблюдать. Они обещали не арестовывать нас, но разве им можно верить? Среди копов встречались полные ублюдки, которые общались с нами так: «Эй, сучка, убирайся с улицы» или «Эй, свинья, тащи сюда свою толстую задницу!» Меня остановили на Лайелл-авеню и говорят:

– Эй, шмара, сделай так, чтобы я тебя здесь не видел. Вали отсюда на хер, забыла, где Лейк-авеню?

Я иду на Лейк, а меня оттуда гонят обратно на Лайелл. Что ж такое!

Они так нас распределили, что мы не могли присматривать друг за дружкой, и душителю оставалось только выбирать среди нас. Мы были поодиночке, понимаешь? Через какое-то время большинство девушек просто ушли. Некоторые решили, что сейчас самое подходящее время поучаствовать в программе борьбы с наркотиками, или переключились на кражи из машин. Другие уехали автостопом в Скрантон и Бингемтон. Когда Мария Уэлш исчезла, одна девочка так испугалась, что оставила своего ребенка с чернокожим парнем и исчезла – больше никто ее не видел.

Довольно скоро дошло до того, что на улице оставалось одновременно только три-четыре шлюхи да еще гомик Люциан. Этот работал постоянно. Худощавый, светлокожий, с телосложением танцора, в белой мини-юбке, жакете с бахромой и каштановом парике, поблескивающем в неоновом свете. Я принимала его за женщину, пока он не показал мне латунные кастеты и не сказал, что если столкнется с душителем, то разобьет его сраную рожу. Одного наглеца он так и вышиб из своего полуприцепа.

Люциан работал без сутенера, как и я. Рочестерские сутенеры – это такая деревенщина, понимаешь? Ни стиля, ни утонченности. У одного урода было пять девушек, а сам он – ну просто какой-то нищеброд из Алабамы. Избил одну свою девушку, а когда я заступилась, набросился на меня. Я ему говорю:

– Слушай, я не такая трусиха, как она. Будешь лезть ко мне со своей херней, мало тебе не покажется.

И вот этот самый ниггер подваливает ко мне пьяный и спрашивает, где мой сутенер. Мол, без сутенера здесь работать нельзя.

Я ему отвечаю:

– Пошел в жопу. Я работаю там, где хочу. Мне не нужно, чтобы кто-то совал свой нос ко мне в задницу. Я работала, когда ты еще носил подгузники, малыш.

Неприятностей он мне доставил немало, пришлось даже некоторое время держаться подальше от Лейк– и Лайелл-авеню. Но мне было плевать. В любом случае я никогда с этими шлюхами особо не общалась. Они были еще тупее сутенеров, а кокаин делал их вдвое дурнее. Большинство из них – деревенские девчонки. Отсасывали всем подряд ночи напролет – клиенты думали, что минет безопасен, и СПИД им не страшен. Да хер там! И девчонки туда же: «Я не словлю триппер, потому что только отсасываю». Эти дурочки не знали даже, как проверить парня на наличие болезней,