Шрифт:
Закладка:
– Круги от огнестрела, кресты от ножей. Играешь в крестики-нолики с жизнью?
– В этой игре 362 880 возможных комбинаций, но не все ходы делала я сама. Ты это знаешь, Макс.
– О чем ты? – чувствовала я, как он улыбнулся мне в шею.
– Поспи.
– Не могу.
– Обещаю, утром я не исчезну.
– Ты исчезнешь ночью, знаю.
Я повернулась к нему лицом. Чуть расстегнув молнию толстовки, положила руку на его шрам в форме паутины, перекрытый татуировкой паука.
– В моих снах журавль на раненых крыльях срывался с неба, а паук подхватывал его паутиной. Но все это время… это была не паутина, это была страховочная сетка. Я сбилась со счета сколько раз ты меня ловил, Максим. Это был первый, – поцеловала я его раненое плечо.
– Я люблю тебя, Кирыч. Ты лучше всего хорошего, что у меня было.
– И я люблю тебя, Максим.
Улыбаясь, он заснул через минуту, а утром, когда я открыла глаза – его не было.
Поднявшись, я заозиралась по сторонам, надеясь, что формула голубых таблеток не подвела и я не вломилась в чей-то чужой коттедж, проведя ночь у камина с чужой собакой.
– Признайся, екнуло? Хоть на секунду? – выглянул Макс из арки, ведущей на кухню.
– Нам бы к хорошему психотерапевту… – замахнулась я на него подушкой.
Я подошла, заметив, что вчерашнюю скрепку из моего кармана он повесил на цепочку себе на шею.
– СМС, – улыбнулась я, вспоминая наш разговор на лавке, когда я рассказывала ему про ДНК-тест, подтверждающий, что он мне не кузен. – Это… тогда мы говорили про скрепку…
Двадцать два года назад его слова звучали так:
– В следующий раз пришли эмоджи со скрепкой, – сказал Максим.
– А что это будет значить?
– Пусть это будет значить, что мы скреплены чем-то… понятным только нам.
– Чем мы скреплены, Макс? – Разжав кулак, я показала ему кулон, внутри которого хранились остатки пыльцы, возвращающей память.
Максим смотрел на кулон без истерики, не кривясь и не морщась. Он был спокоен и вселенски смирен.
– Я мог забрать у тебя эту штуку 362 880 раз.
– Почему оставил?
– Ты должна сделать этот выбор. Сама. Один раз и навсегда. Узнать и отпустить.
– Кого, Максим? Себя? Тебя? Убийцу? Несчастный случай? Аллу или гастролера-маньяка, переодевшегося в Человека-паука?
– Всех.
Оставив сковородку с омлетом, он сел за барную стойку и подпер подбородок скрещенными в кулаки пальцами.
Но я не спешила вдыхать пыльцу, что вернет мне память о случившемся на пикнике.
– Знаешь, Макс, я поняла, почему этому дому присвоен номер двадцать три.
– Какой дали, такой дали, – отмахнулся он, но он не был бы тем самым Максимом, если б все было так просто.
– Это шаг вперед. Следующая цифра после всех этих двоек. Я хочу идти дальше, а не быть запертой в этом кулоне.
Раскрутив половинки, я высыпала содержимое в раковину и залила пыльцу водой.
– Прошло двадцать два года. Пусть двадцать третий станет особенным. Ведь теперь все будет хорошо?
– Обещаю, Кирыч, – ответил он. – Все уже хорошо.
Подвинув к себе куст герани, я подписала новый сорт голубых цветов с серебристым орнаментом: «Паутинка».
Обняла Максима, и скрепка на его цепочке зацепилась за мою цепочку с пустой сферой, в которой больше не было пыльцы. Лишь та, что оставалась от взмахов крыльев его поцелуев-бабочек, пыльца, в которой мы оба обрели настоящее воспоминание о нашем счастье, что происходило сейчас.
Эпилог
А теперь сделайте выбор:
узнать правду
Тех, кто хочет узнать правду о случившемся тридцать лет назад, прошу читать дальше.
или вообразить ее
Тех, кто делает выбор в пользу настоящего, благодарю за прочтение романа и желаю ясного голубого неба и высокого полета там, где парят на крыльях журавли и любовь!
Глава, которой нет
Они Журавли
Тридцать один год назад.
Калининград.
Утро выдалось замечательным.
Ветра, что приходят в это время года с Балтики, еще не грянули, потому в зоне отдыха с детской площадкой, столиками для пикников и спортивной секцией с самого утра собирались десятки желающих отдохнуть.
Кто-то радовался предстоящему выходному, но были и те, кто волновался.
Марина Журавлева поправила идеально уложенные волосы, в десятый раз за полчаса хлопнула пудреницей, раз двадцать напомнила дочерям быть вежливыми с Максимом и Аллой и взволнованно посмотрела на мужа, произнося без слов: «Все будет хорошо?»
– Мариш, это простой пикник, – успокаивал ее Игорь. – Влада твоя сестра, а не налоговый инспектор.
– Я не знаю, кто она. Скорее всего, не работает, у них же столько денег. Мы не виделись больше пятнадцати лет с тех пор, как они с мамой разругались.
– Да… что-то такое припоминаю, – бросил Игорь взгляд в зеркало заднего вида на дочек-тройняшек.
Три сестры близняшки Ира, Мира и Кира никогда не встречали кузенов. Игорь и богатей из столицы когда-то вместе служили в армии, а их жены были родными сестрами, но жизнь развела Марину с Владой по разным городам, да и ступени финансовых лестниц благополучия семей напоминали противоположно движущиеся эскалаторы в метро.
Ах да, в Калининграде, где жили Журавлевы, метро не было вовсе.
– Я не видел Сергея с армии. Новые родственники в старом городе – это же хорошо? Верно? Да и девочкам веселее со сверстниками. Ну, детвора! Чего притихли?
И тут началось:
– Пап, Кира окно не открывает!
– Из него дует, а Мира толкается!
– Отдай карточки, Ира! Отдай! Они мои!
– Ты разбудил трехголового дракончика… – улыбнулась Марина. – Потерпите, скоро приедем. Кира, вот платок. Надень, если тебе дует. Ира, отдай половину карточек. Мира, не толкайся.
Кира взяла теплую косынку из рук матери и повязала ее под подбородком. От ткани веяло чем-то горьковатым и свежим.
– А давайте подшутим над Максимом и Аллой! – предложила Мира. – Назовемся одним именем! Они нас не смогут различить!
– У вас колготки разных цветов, – напомнила Марина. – Вы их не обхитрите.
– А мы снимем!
– Отставить снимать колготки! – рассмеялся Игорь. – Паркуемся, хватаем корзинки и бежим искать лучший столик для пикника!
Игорь вышел из машины и отлучился помыть руки, пока жена рассматривала туристический путеводитель и читала девочкам вслух про станцию изучения птиц «Фрингилла». Игоря не было минуты три, а когда он вернулся на стоянку, то увидел вместо трех дочерей двух.
– Где Кира? – подошел он к жене, нервно оборачиваясь.
– Только что здесь была. Кира? – оглядывалась Марина, прижав
